— Таугильде! Это Таугильде?.. Сжато двести семь, заскирдовано пятьдесят девять... Нынче отправим красный обоз... Станция! Дайте райком, Мансурова! Его самого, срочно!.. Таугильде! Безобразие, почему не отвечаете?

Тимери уже хотел бросить трубку, когда различил в этом хаосе знакомый голос — ровный и сильный:

— Что же это такое? Ни в жатве нет у тебя толку, ни в вывозе хлеба! Чего ты ждешь? Думаешь, за тебя кто-нибудь другой поработает?

Тимери вздрогнул. Постой, не к нему ли обращается Мансуров?..

Голос вновь повысился:

— Повторяю: сегодня хлеб—это победа! Боец ждет от тебя хлеба! Ты слышал, что творится на Дону? Понимаешь, что сейчас не до пустых разговоров! Речь идет о судьбе всей страны. Ты сегодня отвечаешь за хлеб перед своей совестью, совестью коммуниста! Перед родиной, перед бойцом отвечаешь!..

В комнату ворвался загорелый мальчонка в одних трусах. Увидев Тимери, он спрятал за спину надкусанный огурец и растерянно огляделся по сторонам, словно желая найти причину, которая оправдала бы самовольную его отлучку из канцелярии. Однако, быстро смекнув, что председателю не до него, он, осмелев, подошел к столу:

— Тимери-абзы, может, кого позвать надо?

Тимери поднял голову.

— Иди позови Гюльзэбэр, да живее!

— Она пошла в третью бригаду, сказала, что будет газету выпускать и не вернется до вечера.

— Тогда позови Шамсутдина и Сайфи.

— Так ведь Шамсутдин-абзы на выгоне.

— Все равно зови, подпасок один справится. Потом надо бы найти Айсылу.

— У-у, Айсылу-апа давно вернулась! Она там, в верхнем конце деревни...

— Вернулась? — оживился Тимери. — Тогда беги скорее к ней, скажи — Тимери-абзы ждет...

Рассыльный кивнул головой и, с хрустом откусив чуть не пол-огурца, кинулся вон. Вслед за ним вышел и Тимери. Ему было тесно в помещении, и он стал нетерпеливо шагать перед домом. Услышанные в телефоне слова Мансурова не выходили у него из головы.

— Как же мы не сообразили вчера организовать отправку хлеба? — шептал он. — Скажем, я в срок не вывезу, другие не вывезут... Что же тогда получится?! — сокрушенно качал он головой.

То, что «Чулпан» в первые же дни уборки выбился из колеи, мучило не одного только Тимери. И Айсылу не находила себе места. Но все эти дни ей пришлось пробыть в соседнем колхозе до тех пор, пока она не наладила там работу. Дождавшись приезда Гюльсум и комбайнера, она, несмотря на ночную пору, заторопилась в Байтирак.

От усталости кружилась голова, глаза слипались. Она шла, еле передвигая ноги, и посматривала то в сторону своей деревни, то на огромные кучи соломы с краю дороги.

«А что, если прилечь до рассвета?» — мелькнуло у нее в голове. Но тут, раздвинув кусты, перед ней появилась Гюльзэбэр.

Айсылу удивленно спросила ее:

— Что это ты, Гюльзэбэр, по ночам одна ходишь?

— А ты?

— Ну, я уж... я, мне приходится. Ко дню ночь пристегиваю — и то не хватает.

— Так ведь я — тоже я, —улыбнулась Гюльзэбэр. — Комсомольский секретарь как-никак! — Лицо ее опять стало серьезным, и она протянула Айсылу сложенный вчетверо листок. — вот принесли недавно, я и пошла к тебе в Алмалы. Как заснешь в такое время?

Записка, торопливо написанная на вырванном из блокнота листочке, наверное возле какой-нибудь скирды б поле, сразу отогнала сон. Секретарь райкома Мансуров писал:

«Айсылу! Что же это, родная, случилось с вами? Или ваш колхоз уже не называется «Чулпаном»? Понимаете ли вы, куда катитесь? Где же ваши обещания? Где твое усердие, Айсылу? Не забываешь ли ты, какое сейчас время? Будь твердой, подними на ноги весь колхоз!»

Айсылу постояла немного, попыталась собраться с мыслями: что же делать?.. Она перебрала в памяти всех — от десятилетних подростков до белобородых стариков. Чуть не по пальцам пересчитала всех лошадей. Нет, все, кто могли работать, были уже на уборке.

Айсылу, задумавшись, складывала записку так долго, что та превратилась в крохотный комок.

— Ну, Гюльзэбэр, — заговорила она наконец, пряча комок в кармашек фуфайки, — отвечать нам с тобой! Хоть трое нас, коммунистов, а соберемся, посоветуемся. Ты сможешь привести бригадиров?

— Сейчас же?

— Да, вот сейчас!

— А куда прийти?

Айсылу огляделась по сторонам и показала на темнеющую поодаль кучку деревьев.

— Вон, на пасеке соберемся. А я вернусь в Алмалы, приведу Гюльсум.

Перед рассветом из-за обильной росы комбайн был вынужден ненадолго остановиться. Гюльсум только что вытянулась на постели, ощущая всем телом блаженство отдыха, как отворилась дверь будки и послышался шепот Айсылу:

— Гюльсум! Ты не спишь?

— Нет еще, Айсылу-апа. Что случилось?

Чтобы не разбудить других, Гюльсум схватила комбинезон и вышла к Айсылу.

Пока они добрались до пасеки, Гюльзэбэр уже привела туда Нэфисэ и Юзлебикэ. Юзлебикэ даже успела соснуть, свернувшись под деревом. Бикмулла, оказывается, пошел ночевать домой к своей старухе. Тимери тоже был в деревне.

Женщины уселись в кружок под огромным дубом. Айсылу, не затягивая, открыла собрание, объяснила, почему созвала их в такой неурочный час, и спросила бригадиров: что они думают делать? Как выйти из этого затруднительного положения?

Первой взяла слово Юзлебикэ. Она пообещала закончить жатву ржи в пять дней. Однако это заявление не удовлетворило Айсылу.

— Голые обещания ничего не стоят. Ты расскажи, как сделаешь это.

Юзлебикэ сорвала травинку и начала мять ее в пальцах.

— Я думала, мы это потом обсудим.

— Потом будет поздно, надо сейчас... Ну, думай, покуда! Нэфисэ, что ты скажешь?

Бригада Нэфисэ намеревалась закончить уборку ржи в три дня.

— Не дожидаясь вопроса «как», отвечу, — пояснила Нэфисэ, — соревнуясь. Правда, мы еще не наладили работу, как в бригаде Наташи... Но мои девушки вчера так разъярились, что все нормы перекрыли. На это я и надеюсь.

Гюльзэбэр давно уже раскрыла тетрадь на коленях, чтобы писать протокол, но было еще темно. В предрассветной мгле даже лица женщин виднелись лишь белыми пятнами.

— Мы очень нуждаемся в помощи МТС, — обратилась Айсылу к Гюльсум. — Не сможете ли вы комбайном сжать нам пятьдесят — шестьдесят га?

— Не договорных?.. Сверх плана?..

— Ну да. Если вы в Алмалы сожнете хлеба не в шесть, а в четыре дня, то два дня сможете поработать у нас. По-моему, директор МТС возражать не будет.

Гюльсум ответила не сразу. Они и сейчас работают от зари до зари. Вот если вести трактор на предельной скорости да сократить время на смазку и на заправку и не отдыхать днем...

— Мы поговорим с комбайнером, может, и придумаем что-нибудь.

— Ладно, мы верим тебе, Гюльсум. Выкрой дня два...

Сказала свое слово Гюльзэбэр — агитатор бригады Бикмуллы. Додумала наконец и Юзлебикэ:

— Я надеюсь на своих девушек, авось не опозорят.

— Опять слова! О соцсоревновании что скажешь?

— Соревнование... Да мы и так соревнуемся с Бикмуллой-абзы. Придется, значит, организовать это самое... и в бригаде, между девушками.

Айсылу кинула взгляд на светлеющий восток. Нужно было заканчивать собрание. Сама она взялась переговорить с МТС о дополнительной помощи, обещала привлечь стариков и старух да младших школьников.

— Но все дело в нас самих, — сказала она, заключая собрание. — В умении разжечь соревнование, возглавить его. А для этого надо найти ключ к сердцу колхозника. Я это прежде всего говорю тебе, Юзлебикэ! Колхозный бригадир — не десятник, который только поручает людям работу! Он одновременно — и организатор, и учитель, и воспитатель! Да, да! Ты не жди никого, сама возглавь, сама организуй! Поработай хорошенько и через четыре дня расскажешь на правлении, как ты окончила уборку ржи в четыре дня.

Юзлебикэ оставила в покое стебелек и удивленно уставилась на Айсылу.

— Насчет четырех дней я ничего не говорила... не думала...

— Не думала, так подумай! В этом тебя и твои девушки поддержат.