Чтобы всё это обустроить, я отправился к миссис Джапп один — Эрнесту не хотелось возвращаться на Эшпит-Плейс. Я был почти готов к тому, что мебель продана, а миссис Джапп нет и в помине, но старушка оказалась на месте: при всех своих недостатках она была безукоризненно честна.
Я рассказал ей, что Прайер забрал все деньги Эрнеста и сбежал. Она никогда не любила Прайера.
— Я никогда не встречала такую дохлятину, как Прайер, — воскликнула она. — Да у него жилки живой в лице нет. Да что там, каждый раз как придёт, бывало, завтракать к мистеру Понтифику, так я уж прям не знаю, куда себя деть, как он выкомаривался. Подам яичницу с беконом — нет, не нравится; подам рыбу — тоже нехорошо, да и дорого, а что поделать, рыба, сами знаете, дорожает; дам немного анчоусов — его, мол, с души воротит; жареные сосиски — ещё хуже, к горлу, видите ли, подступает; ну я прям извелась вся, хожу по комнате, и на душе кошки скребут, даже до слёз — и всё из-за каких-то несчастных завтраков, и причём это не мистер Понтифик, тому что ни дай, всё умнет за милую душу. — Пианино тоже забираете, — вздохнула она. — Что за песни на нём играл мистер Понтифик, вот это песни, там одна была, лучше всех на свете, никогда ничего похожего не слыхала. Он как-то раз играет, а я была как раз в комнате, и говорю — «Вот, говорю, мистер Понтифик, это прям про меня», а он говорит: «Нет, говорит, миссис Джапп, это не про вас, потому что это старая песня, а про вас никто не скажет, что вы старая». Но это он так, не подумайте чего, ради Бога, лесть, да и только.
Как и мне, ей не нравилось, что он женится. Она не хотела, чтобы он женился, и она не хотела, чтобы он не женился, да и вообще, это всё вина Эллен, а не его, и пусть они будут счастливы.
— Что там говорить, — заключила она, — эт’ не вы, и эт’ не я, и не он, и не она, а эт’ всё судьбы брачные, и по-другому не скажешь.
Во второй половине дня вещи доставили на новую квартиру Эрнеста. Во втором этаже мы разместили пианино, обеденный стол, книжные полки, пару кресел, картины и всех домашних божков, которых он привёз из Кембриджа. Заднюю комнату обставили в точности так, как было в его спальне на Эшпит-Плейс, а для супружеской спальни внизу купили новую мебель. Я настоял на том, чтобы эти две комнаты на втором этаже оставались за мной, но чтобы Эрнест пользовался ими, когда захочет; даже вторую спальню он не должен сдавать, а держать её для себя, на случай, если заболеет его жена или он сам.
Не прошло и двух недель после его выхода из тюрьмы, как всё это было сделано, и Эрнест почувствовал, что у него снова образовалась связь с той жизнью, что была до тюрьмы — с несколькими, впрочем, важными отличиями, причём к большому его благу. Он более не священнослужитель; он собирается жениться на женщине, к которой весьма привязан; он навсегда расстался с отцом и матерью.
Правда, он потерял все свои деньги, репутацию и положение джентльмена; он, можно сказать, сжёг свой дом, чтобы поджарить поросёнка; но если бы его спросить, выбрал бы он для себя нынешнее своё положение или то, в котором пребывал за день до своего ареста, он без минутного колебания предпочёл бы своё настоящее своему прошлому. Если купить это настоящее можно было только ценой всего, через что он прошёл, то и тогда сделка оправдывала цену, и он, если понадобится, снова прошёл бы через всё это. Хуже всего была потеря денег, но Эллен выразила уверенность, что у них всё получится, а она в этом понимает. Что же до потери репутации — что ж, пока у него есть Эллен и я, ничего особенного в этом нет.
Я видел дом во второй половине того дня, когда всё было закончено, и ничего больше не оставалось делать, как только закупать товар и начинать торговлю. Когда я ушёл, Эрнест после чая удалился в свою крепость — в переднюю комнату второго этажа. Он закурил трубку и сел за пианино. С час он играл Генделя, а потом сел за стол почитать и пописать. Он собрал все свои проповеди и все богословские сочинения, которые начал писать, пока был священником, и бросил в камин; глядя, как их пожирает пламя, он чувствовал себя так, как будто избавляется от очередного демона. Потом он достал те небольшие отрывки, что начал писать ещё в свою бытность в Кембридже, и начал их перекраивать и переписывать. Он тихо работал, и когда часы пробили десять и пора было идти спать, он чувствовал себя не просто довольным, а в высшей степени счастливым.
Назавтра Эллен повела его в аукционный дом Дебенхэма, и они осмотрели лоты одежды, выставленной на обозрение по всему аукционному залу. У Эллен было довольно опыта, чтобы знать, сколько может потянуть каждый лот; она перекапывала лот за лотом и всё оценивала; очень скоро и Эрнест научился довольно точно прикидывать, за сколько может пойти каждый лот, и к обеду отобрал с дюжину таких, цена на которые, по словам Эллен, могла бы быть для него сходной.
Он не только не испытывал неприязни к этой деятельности, не только не находил её скучной и утомительной, но просто даже наслаждался ею; собственно, ему понравилось бы всё, что не перенапрягало бы его физически и давало возможность заработать денег. На текущем аукционе Эллен не велела ему покупать ничего, а только проследить, какими будут реальные цены. Итак, с двенадцати часов, когда аукцион открылся, он следил за тем, как продавались отмеченные им и Эллен лоты, и к концу сессии знал уже достаточно, чтобы без особого риска предлагать цену, случись ему на самом деле покупать. Такого рода знание обретается очень легко, когда в нём наступает подлинная нужда.
Но Эллен вообще не хотела, чтобы он покупал на аукционах — по крайней мере, пока. Лучше всего, сказала она, вести дела с частными лицами. Если у меня, к примеру, есть ненужная одежда, пусть он покупает её у моей прачки, а через неё завязывает знакомство с другими прачками, он будет чуть-чуть переплачивать им за платье, которое отдают им их хозяева и всё равно получать неплохую прибыль. Джентльменов, продающих свою одежду, он должен уговаривать продавать именно ему. Он не чурался ничего; может быть, он и отшатнулся бы, если бы осознавал, до какой степени все его дела не лезли ни в какие ворота, но то самое незнание мира, которое дотоле столь последовательно его губило, теперь по какой-то счастливой иронии судьбы стало работать ему на пользу. Если какая-нибудь злая фея замышляла наслать на него порчу, то в этой своей злонамеренности она явно перестаралась. Он просто не знал, что делает нечто странное. Он знал только, что не имеет денег, а должен обеспечивать себя, жену и, возможно, семью в более широком смысле. Кроме того, он желает иметь свободное время по вечерам, чтобы читать, писать и музицировать. Если кто-то может показать ему что-то лучшее, он будет весьма благодарен, но самому ему кажется, что он зарабатывает совсем неплохо — ибо к концу первой недели наша чета подсчитала чистую прибыль в три фунта. За несколько недель эта цифра выросла до четырёх, а в неделю перед Новым годом их доход составил 5 фунтов.
К этому времени Эрнест был женат уже около двух месяцев, ибо не отступил от своего первоначального замысла жениться на Эллен в первый же день, когда это станет юридически возможным. Переезд с Лейстол-Стрит на Блэкфрайерз вызвал некоторую задержку, но в первый же день, когда это могло быть сделано, это было сделано. Он никогда, даже в сытые времена, не имел больше 250 фунтов в год, так что с пятью фунтами в неделю, если это будет его стабильный доход, он окажется, говоря финансово, в привычном для себя положении и, хотя кормить ему теперь придётся два рта вместо одного, прочие расходы, в силу перемен в его общественном статусе, сильно уменьшатся, и, считая на круг, его доход останется практически таким же, как и год тому назад. Следующий шаг — это его повысить и начать откладывать.
Благополучие, как мы все знаем, в большой мере зависит от предприимчивости и здравого смысла, но очень немало и от чистого везения — то есть, лучше сказать, от совокупности связей, запутанных в такой клубок, что легче сделать вид, будто их вовсе не существует, чем попытаться их проследить. У вашей округи может быть прекрасная репутация развивающейся, как вдруг её затмит соседняя, в которой никто не видел ничего обещающего. Больничный корпус может отпугнуть поток клиентов, а новая остановка трамвая, наоборот, привлечь; в самом деле, в точности знать удаётся так мало, что лучше уж и не пытаться, а удовлетвориться тем, что у всех на устах, остальное же предоставить случаю.
