Спустя несколько дней автор вышеизложенного письма явился собственной персоной в извозчичьей пролётке, которая доставила его из Гилденхема, что в четырнадцати милях от Бэттерсби. На козлах рядом с возницей сидел повар Лесьюр, а на крыше и везде, где только возможно, были натыканы корзины с провизией. На следующий день ожидалось прибытие семейства Джона Понтифика, Элайзы и Марии, а также Алетеи, которая вызвалась быть крёстной матерью; ибо раз уж мистер Понтифик решил собрать вместе всё счастливое семейство, то должны явиться все, и все должны быть счастливы, а не то пусть пеняют на себя. На следующий день виновника всей этой суматохи крестили. Теобальд хотел было назвать его Джорджем в честь старого мистера Понтифика, но, как это ни странно, последний это решение отменил в пользу имени Эрнест. Звучащее точно так же слово, означающее серьёзность и честность намерений, тогда как раз входило в моду, и он полагал, что это имя, так же как и крещение в иорданской воде, возымеет непреходящее воздействие на характер ребёнка и поможет ему в критические моменты жизни.

Меня пригласили быть вторым крёстным отцом, и я очень обрадовался случаю снова встретиться с Алетеей, с которой не виделся несколько лет, хотя и постоянно переписывался. С тех самых времён, когда мы вместе резвились в детстве, мы всегда оставались друзьями. Когда, со смертью её деда и бабушки, её связь с Пэлемом прервалась, я продолжал посещать Понтификов, потому что учился с Теобальдом сначала в одной школе, а потом в одном колледже, и с каждой новой встречей любовался Алетеей всё больше, видя в ней самую лучшую, самую добрую, самую умную, самую милую, самую, на мой вкус, красивую из женщин. Приятной внешностью не был обделён ни один из Понтификов; это было семейство породистых, хорошо сложенных людей; но даже среди них Алетея была редкостный цветок — даже в смысле красоты наружной; что же касается всех прочих качеств, делающих женщину привлекательной и желанной, то впечатление было такое, будто весь их запас, предназначавшийся природой всем трём дочерям — и им бы хватило сполна! — весь достался Алетее.

Я не смогу сейчас объяснить, как вышло, что мы с ней не поженились. Сами мы знали это очень хорошо — с читателя пусть будет довольно и этого. Мы с ней в совершенстве понимали и чувствовали друг друга; мы знали, что никаких иных супругов ни у неё, ни у меня никогда не будет. Я делал ей предложение раз десять или двадцать; вот и всё; я сказал достаточно; эта тема отнюдь не представляется мне необходимой для развития сюжета, и более ничего я добавлять не стану. Последние несколько лет кое-какие препятствия мешали нашему общению, так что я её не видел, хотя, как уже сказал, мы часто переписывались. Естественно поэтому, что теперь я был просто счастлив увидеться с ней снова; ей недавно исполнилось тридцать, но в моих глазах она выглядела красивее, чем когда бы то ни было прежде.

Её отец, разумеется, был львом застолья, но, видя, что все мы очень кротки и вполне готовы отдаться на съедение, на нас он не рычал, а рычал просто так. Это было впечатляющее зрелище — как он вставлял салфетку под свои цветущие подбородки, как расправлял её на своём внушительных размеров сюртуке, как отблеск пламени с большого канделябра сиял Вифлеемской звездой на шишке благосклонности его старой плешивой головы.

Суп подали настоящий черепаший; наш старый джентльмен был явно доволен. Гэлстреп стоял за спиной хозяина. Я сидел рядом с миссис Теобальд как раз напротив её свёкра и имел хорошую возможность его наблюдать.

В течение первых десяти минут, которые ушли на суп и на подачу рыбы, можно было бы подумать — если бы мнение о нём у меня давным-давно уже не сложилось, — какой замечательный старик, как должны гордиться им его дети; и вдруг, накладывая себе соус из омаров, он побагровел, лицо его омрачилось до крайней степени, и он незаметно для окружающих бросил два исполненных пламени взгляда в разные концы стола — один на Теобальда, другой на Кристину. Бедняжки, разумеется, поняли, что случилось нечто ужасное, и я тоже это понял, но что именно, догадаться не мог, пока не услышал, как старик зашипел в ухо Кристине:

— Он приготовлен не из самки омара! Что толку, — продолжал он, — называть ребёнка Эрнестом и крестить его в воде из Иордана, если его родной отец не может отличить самца омара от самки!

Это попало и в меня, ибо до самого того момента я и не подозревал, что у омаров бывают самцы и самки, безотчётно полагая, что в делах брачных омары похожи на ангелов небесных и произрастают как бы самопроизвольно из скал и водорослей.

Впрочем, к следующей перемене блюд мистер Понтифик снова впал в благодушное настроение и до самого конца обеда являл себя только в наилучшем виде. Он поведал всем нам о воде из Иордана, как её презентовал ему доктор Джонс наряду с каменными сосудами, наполненными водой из Рейна, Роны, Эльбы и Дуная, и через какие неприятности ему пришлось в связи с этим пройти на таможне, и как он намеревался сделать пунш из всех великих Европейских рек, и как он, мистер Понтифик, спас иорданскую воду, когда её просто хотели вылить в канализацию, и прочая, и прочая.

— Нет-нет, — продолжал он, — это нельзя, понимаете ли, никак нельзя; это просто безбожно; ну, мы и взяли с собой каждый по бутылке, а пунш без неё получился даже лучше. Впрочем, я тут на днях чуть было не лишился моей; пошел за ней в подвал, взять с собой в Бэттерсби, споткнулся там о корзину и упал, и будь я не так ловок, бутылка наверняка разбилась бы, но я её спас. — И всё это время Гэлстреп стоял за его спиной!

Больше ничего такого, что вывело бы мистера Понтифика из равновесия, не случилось, и мы провели дивный вечер, который часто вспоминался мне впоследствии, когда я следил за жизненным путём своего крестника.

Пару дней спустя я наведался туда снова и застал мистера Понтифика всё ещё в Бэттерсби, но прикованного к постели с приступом печени и в депрессии; в последнее время такие приступы случались с ним всё чаще и чаще. Я остался на ленч. Старый джентльмен был раздражителен и несносен; он не мог есть — не было аппетита. Кристина попыталась было ублажить его филейным кусочком бараньей отбивной.

— Как, объясните логически, можно предлагать мне баранью отбивную? — сердито воскликнул он. — Вы забываете, дорогая Кристина, что имеете дело с полностью дезорганизованным желудком! — И он оттолкнул от себя тарелку, надувши губы и насупившись, как старый капризный ребёнок.