Ника помолчала. Получалось, что говорить-то особенно было не о чем. Чай они допивали молча. Возможно, что и Ника, и Алиса думали об одном и том же. Скорее всего они думали о том, что их мало что теперь связывает. Когда чай выпит, а пустая коробка из-под печенья отправлена в мусорную корзину, решено было отправляться по домам, тем более что дел было полно.

Когда они вышли из Академии, снега на улице стало ещё больше. Короткая дорога до метро превратилась в сорокаминутное сражение с природной щедростью. Когда Алиса наконец-то добралась до дома, она поняла, что небольшая передышка днём вернула лишь немного сил, но уж очень немного, а дел оставалось так много. «Видимо, так вот и сказываются все незавершённые дела, — думала Алиса. — Вот они мои незакрытые событийные цепочки. И всё это очень странно влияет на разум… тьфу… вот что точно странно влияет на разум, так это общение с Максом. Всего-то пара месяцев, а я тут цитирую его к месту и не к месту, совсем как Фадеева». Впрочем, Вероника последнее время почти не цитировала Макса и вообще о нём не вспоминала, будто он больше её не интересовал, но Гончарова не верила в это. От размышлений Гончарову отвлёк жуткий грохот на кухне. После неимоверного по силе «бабах!» раздался истеричный вопль. «Ага, — пробормотала Алиса, — опять соседский кот чего-то свернул на кухне, был пойман, и, может быть, теперь ему свернут голову! Вот счастье-то какое, хоть какой-то нормальный подарок к Новому году, а то кошак этот задолбал уже». Прогрессирующее безумие соседки, правда, мешало больше, чем кот, и Гончарова серьёзно подумывала о том, что пора бы вызвать к ней печальных и очень умных врачей психиатров с тихими улыбками на лицах и пару крепких санитаров без тени сомнений в горящих любовью к пациентам глазах. Хорошо бы это сделать прямо сейчас, но именно сейчас было совершенно не до этого. Надо было максимально собрать свои силы, быстренько завершить все-все незавершённые цепочки. Хотя, сейчас было и не до этого. Надо было собрать вещички и отвалить на дачу. А незавершённые дела могут и подождать. Днём раньше, днём позже — разницы не было никакой.

Быстро собрав всё необходимое, Алиса легла в постель и завернувшись в тёплое одеяло быстро заснула. В эту ночь ей не снилось ничего. Когда прозвенел будильник, Гончарова неохотно выбралась из-под одеяла. Очень быстро оделась и не завтракая выбежала и дома. Опоздать на автобус не хотелось. Ей повезло, и она приехала на автовокзал вовремя. Пара часов в холодном автобусе и вот Алиса стояла среди сугробов и пыталась радоваться жизни. Мороз. Трудно радоваться окружающему миру, когда уже и так минус тридцать и постепенно становится все холоднее и холоднее. Алиса стояла на остановке, а холод вгрызался в её тело, разрывал клетки, ломал кости, стягивал связки и мышцы ледяными обручами, пытал сосуды и сердце, рвал нервы, тем самым полностью обездвиживал тело. Для Алисы находиться на улице было сущей пыткой. Каждый шаг давался с трудом. Морозный воздух врывался в лёгкие колючей струёй, вышибая слёзы, которые мгновенно замерзали. Холодно. Очень холодно. Тело расходовало последние запасы адреналина, чтобы хоть как-то поддержать жизнь, невозможную в таком холоде. Сердце ускорилось максимально, чтобы быстрее гнать остывающую кровь через максимально суженные сосуды. Холодно… всё равно очень холодно. Разум отказывался от активности, так же как и тело. Мороз отуплял, усыплял, убаюкивал, убивал. Десять дней в холодном безмолвии. Да, Алису ждали десять дней отдыха от суеты большого города. Ледяное безмолвие без Сетевой жизни и телефона. И это было для неё самое главное. Она была рада этому безмолвию.

Первые два дня на даче Алиса спала и ела, ела и спала. Забавно, но Алиса снова видела сны. Красивые цветные и очень реалистичные сны. Легкая пелена тумана очертила границу очередного сна. Алиса стояла и сомневалась: нужно ли продолжать путешествие. Эта зима была сложной, сложнее, чем все предыдущие, безумнее, чем все последующие. Может быть, все дело в затяжных выходных и бесконечно-конечных праздниках? Или всё дело в количестве алкоголя уничтоженного по поводу очередного нового года? Нет. Это не причем. Общаться сейчас ей ни с кем не хотелось, вообще, хорошо было бы никуда не уезжать, продолжать смотреть цветные сны, переплетающиеся с реальностью, более похожей на сон.

Сны Алисе снились самые разные. Ни один не был похож на другой. И каждую ночь она попадала в совершенно разные миры. Почему-то не было ничего похожего на то, что описывала ей Ника, рассказывая об осознанных сновидениях. Гончаровой не снился старый дом в два с половиной этажа. Алиса почти не видела других персонажей. В своих фантастических сновидениях она путешествовала одна. Просыпалась она поздно. И после весьма сытного завтрака её вновь клонило в сон. И она поддавалась искушению проспать весь день. Так прошли почти все десять дней новогодних праздников.

Когда Алиса вернулась в город, то рутина работы и быта мгновенно уничтожила накопленные за выходные силы. Гончаровой больше не хотелось никакой мистики-фантастики в жизни. Алиса хотела, чтобы быстрее закончилась эта жутко холодная зима, и наступила весна. Несколько раз она позвонила Веронике, да говорить особо было не о чем. Ни в жизни Алисы, ни в жизни Ники ничего такого особенного не происходило. Куда-то исчезла хрупкая связь, благодаря которой они так много общались раньше. Несколько раз Вероника вновь заговаривала о том, чтобы надо бы написать продолжение к первой части «Правдивых историй», так как они решили, что у каждого главного героя будет своя книга. Но Алиса совершенно не хотела ничего писать. Вдохновение не приходило, а просто сесть и писать Алиса не могла. Впрочем с первой книгой «Правдивых историй» было точно так же. В итоге Алиса стала генератором идей, а Вероника воплощала эти смелые идеи в литературно приемлемой форме. Впрочем, первую книгу, если говорить откровенно, Ника писала сама. Так что она вполне могла написать «Книгу Макса» без помощи Алисы. Гончарову это не расстраивало. И без книг у неё было чем заняться. О Максе они больше не говорили. Да и вспоминать о том, что их гениальный план провалился было очень неприятно им обеим.

Зима закончилась. Алиса с радостью встретила первый день весны. И всё постепенно начало изменяться. Она наконец-то почувствовала, что началась новая жизнь, которую она так давно ждала.

Обычный день. Типичная история. Вероника, ни о чем не думая, подходила к метро. Плеер, несмотря на опцию случайного выбора песен из тысячи песен упрямо выбирал именно песни Макса. «Смешно, — думала Вероника. — Да, смешно, но именно его песни. Их всего-то 10 штук, а надо же, все время выбираются они. Бред какой-то». Серая платформа плыла в легкой дымке. Такое бывает летом, когда горят торфяники, и весь город наполняется чуть заметным, горьким и чем-то по-своему приятным дымом. Сейчас была весна, удивительно снежная и холодная, но все равно весна. Стоя на платформе, Вероника вглядывалась в темный тоннель. Первое, что она увидела, были отблески в темноте, не похожие на обычные всполохи искр, разбрасываемых колёсами несущегося к станции состава. Вслед за этим она увидела поезд, медленно выползающий с погашенными огнями. Да, необычно, но почти все огни были погашены, лишь два белесых слабо светящихся глаза подслеповато щурились на людей. Это было нечто вроде трансового толчка. Вероника вытащила из сумки блокнот в обложке из красной кожи и новую перьевую ручку. Раньше она набирала тексты, пользуясь компьютером, но с недавнего времени предпочитала обычную ручку. Написать историю, меняющую мир, можно только от руки. Конечно, компьютер это очень удобно и просто. Однако клавиши ноутбука никогда не передадут тексту тепло авторского сердца, бледные буквы электронного документа не смогут изменить пространство линий вероятностей, и лишь чернила согретые теплом руки способны на белом листе бумаги создать новую картину реальности, новое заклинание, новое изменение. Хорошо бы печатать на машинке, но её у неё не было. Да и упоминание о печатной машинке неизбежно возвращало ее к «Книге сновидений смерти». Ведь именно так создавал главный герой книги Макса свое дьявольское произведение — он напечатал весь текст на пишущей машинке. И если бы она печатала текст на машинке, то это неизбежно бы напоминало ей прошлое, и особенно, Макса. А вспоминать безумие, пусть даже такое приятное и увлекательное, ей не хотелось.