В течение 40 лет, истекших со времени битвы при Малаге, английский флот не имел случая практически усовершенствовать свое тактическое и боевое обучение, заниматься же теоретической тактикой – об этом в Англии, мало склонной к научной и систематической работе, никто и не думал. Того, кто вздумал бы проповедовать такие приемы, конечно, только осмеяли бы; господствовало общее мнение, что перевес в сражении дается выучкой команды и артиллерийской практикой, а также хорошими боевыми и пожарными расписаниями. Таковы же были взгляды и на стратегию, если, впрочем, вообще кто-нибудь об этом думал. При недостатке офицерского состава и командах, формируемых посредством принудительного набора, выучка людей была плохая; система передачи приказаний и сигналов была чрезвычайно неудовлетворительна; санитарные условия на судах были таковы, что ничего худшего нельзя представить.
То обстоятельство, что война на море, т. е. именно та война, в которой Англия всегда была и доныне остается сильной, не дала почти никаких результатов, должно быть объяснено отсутствием энергии в ведении войны и неудовлетворительным состоянием английского флота. Кроме того, во главе этого флота стоял человек, который в то же время занимал место английского посланника в Турине, откуда он лишь незадолго перед тем прибыл на корабль. Можно с большой вероятностью утверждать, что при искусном начальнике у Тулона разыгралось бы решительное сражение: у английских командиров не было ни энергии, ни стремительности, не было их и у командира французского авангарда, который допустил, чтобы три неприятельских корабля помешали ему обойти весь неприятельский флот.
Военные суды, которые последовали за этим сражением, тянулись целые годы. Прежде всего, был оправдан начальник английского арьергарда, вице-адмирал Лесток, который, также как и Мэттьюс, был храбрым и искусным офицером, но обладал заносчивым, вспыльчивым и обидчивым характером и большими претензиями; оправданием ему послужило то, что два одновременно развевавшиеся сигнала начальника эскадры вызвали недоразумение; не нарушив приказания, отданного одним сигналом, он не мог исполнить другого сигнала. Не подлежит, однако, сомнению, что между обоими адмиралами существовали очень скверные отношения, которые и побудили Лестока «подвести» своего начальника. Насколько отличался от таких отношений нельсоновский «братский союз»! Во всяком случае, это является доказательством недостатка дисциплины и товарищеского чувства между офицерами. Слабое правительство не умело выбирать настоящих искусных флотоводцев; командиры, конечно, могли командовать своими судами, но адмиралы не умели водить флоты.
Мэттьюс был осужден военным судом и уволен в отставку за то, что он нарушил боевой порядок; другими словами – за то, что, решившись на энергичную атаку, он не принял мер к тому, чтобы подчиненные ему нерешительные и ненаходчивые командиры последовали его примеру и сделали то, что было единственно правильным в данной обстановке. Лесток не нарушил боевого строя, но зато остался вдали от неприятеля. Из 11 привлеченных к ответственности командиров один умер во время суда, один дезертировал, 7 было уволено в отставку или устранено от командования; только двое были оправданы. Однако самым удивительным является то, что все три командира, которые привели к ветру и этим помешали неприятельскому авангарду обойти англичан – были по суду уволены в отставку именно за то, что они, как и Лесток, не вышли из боевой линии. Впрочем, впоследствии наказание было с них сложено.
Союзники тоже не были довольны результатами сражения, так что адмирал де Курт был отрешен от командования; испанский адмирал, наоборот, был пожалован титулом «маркиза де ла Виттория».
Мэхэн очень искусно воспользовался этим случаем, чтобы указать на значение научных исследований войны в мирное время. Он говорит: «этот случай учит всех офицеров, насколько необходимо подготавливать и укреплять свой дух изучением того положения, в которое они могут быть поставлены при возникновении войны, дабы час битвы не застал их неподготовленными и не принес им, может быть, даже бесславия».
«В новейшей истории морских войн нет более поучительного предостережения для офицеров всех времен, как эта битва при Тулоне… Поучительность заключается в том, что каждый, кто не позаботится заранее подготовить себя не только в отношении специальных познаний, но и в отношении тех общих требований, которые предъявляет война, рискует в час испытания потерять свою честь. Человек, говоря вообще, не трус, но вместе с тем, он вовсе не одарен способность автоматически делать в критические минуты именно то, что нужно; способность эту можно выработать в себе – одному больше, другому меньше – только путем практики или изучения. Если у человека нет ни того, ни другого, он всегда будет в нерешительности: или он не будет знать, что надо делать, или у него не найдется того самопожертвования, которое может от него потребоваться как от личности, или как от начальника». Эти рассуждения доказывают лишь то, что в особенности старшие офицеры могут в мирное время достаточно подготовиться к войне только путем тщательного теоретического изучения важнейших военных эпох.
Не следует думать, что это и есть так называемый «чужой ум». Наоборот, даже в наш просвещенный век есть еще много авторитетных людей, которые считают долгом с презрением оспаривать ценность «мертвящей теории». Против этого бессильны даже мнения таких авторитетов, как Наполеон, Мольтке, Нельсон, которые придавали громадное значение изучению войн в мирное время. Наполеон однажды выразился, что «на поле сражения самое блестящее вдохновение часто есть не более, как воспоминание», а Нельсон, изучая морскую тактику Клерка, выработал себе тот ясный взгляд, которым он руководился при Трафальгаре. Сэр Уолтер Рэйли еще в те времена, когда никто и не помышлял о каких-либо теориях, также указал на ценность изучения морских войн древности. Адмирал фон Мальтцан по этому поводу сказал: «Изучение военно-морской истории подготовляет нас к решению тех задач, которые поставит нам война».
Дальнейший ход морской войны был чрезвычайно вялым, что объясняется внутренней и внешней политической обстановкой, в которой находилась Англия. Только в 1747 году произошло два заслуживающих внимание сражения.
Франция снарядила две небольшие эскадры, состоявшие каждая из четырех линейных кораблей и четырех фрегатов; эти две эскадры должны были идти вместе в пределах угрожаемой англичанами зоны, а затем должны были сопровождать транспорты в Северную Америку и Ост-Индию. Начальником эскадры был де ла Жонкиер. 3-го мая, недалеко от Финистерре, эскадру встретил адмирал Ансон с 14 линейными кораблями; эскадра его подошла с запада при свежем северном ветре. Ансон дал сигнал: построиться в линию баталии, но тотчас же, под влиянием особенностей обстановки, изменил решение и отдал приказание об общей погоне, как это сделал Руссель при Ла-Хуге и Бинг у мыса Пассаро. Жонкиер со своими 8 линейными кораблями и 5 большими ост-индскими кораблями тотчас же выстроил боевую линию; конвой, который он сопровождал, на всех парусах был отправлен дальше.
Однако ост-индские корабли начали отставать, так что и Жонкиер должен был задержаться, оставаясь под малыми парусами. Ансон быстро настиг его и в жестоком бою захватил один корабль за другим; конвой успел спастись.
Контр-адмирал Гауке, вступивший в командование вместо заболевшего скорбутом вице-адмирала Уоррена, в конце лета 1747 года крейсеровал уже в течение двух месяцев между Уессаном и Финистерре; вследствие плохого продовольствия в составе экипажа было очень много больных. 14 октября на севере показался большой флот. Это был шедший из Ла-Рошели конвой в составе 250 судов, сопровождаемый французским коммодором л'Этандюером с 9 большими линейными судами. Последний тотчас же приказал транспортам, в сопровождении одного линейного корабля, спуститься под ветер на NNW, а сам, со своими 8 линейными кораблями, под марселями выстроил боевую линию на левом галсе, так что оказался между конвоем и неприятелем. Гауке, тоже выстроивший сначала линию баталии, скоро перешел к «общей погоне». Английские корабли без определенного порядка напали на французов одни с наветра, другие с подветра. Сохранившие боевой порядок французы защищались с необыкновенным мужеством и скоро привели несколько английских кораблей в такое состояние, что Гауке, несмотря на свое громадное численное превосходство – 14 кораблей против 8 – не решился послать ни одного своего корабля, даже фрегат, в погоню за неприятельским конвоем, который сопровождал только один линейный корабль.
