Дмитрий неподвижно лежал на диване, уставившись в потолок. Притаившись, он молчал. Но как только Ольга неосторожно повернулась так, что он незаметно для нее достал кончик ее платья, она вдруг почувствовала, как куда-то стремительно летит от стола. Через секунду она очутилась в сильных объятиях Дмитрия.

…Чай пить не стали. Когда в соседней комнате, за тонкой перегородкой стенные часы пробили двенадцать раз, Ольга, счастливая и обессиленная, поднялась с дивана, поправила на себе помятое платье и села рядом с Дмитрием.

— О чем ты думаешь? — спросил ее Шадрин, положив теплую душистую руку Ольги себе на лицо.

Ольга молчала.

— Ну скажи?

— Я думала о том, что постепенно начинаю сходить с ума.

Дмитрий пошутил:

— А ты не бойся, в Ганушкиной больнице всегда есть места.

На шутку Дмитрия Ольга не обратила внимания. О чем-то сосредоточенно думая, она тихо спросила:

— Неужели ты меня любишь так, как я тебя?

Шадрин ничего не ответил. Лицо его сразу посуровело, брови сошлись.

Ольга обвила голову Дмитрия руками и тоже молчала.

— Когда ты будешь женой?

— Скоро…

Домой в эту ночь Ольга возвращалась в первом часу. На крыльце своего домика она наспех ткнулась лицом в щеку Дмитрия и, шепнув «До завтра!», бесшумно закрыла за собой дверь.

В морозном воздухе трамвайные звонки слышались далеко. Под ногами крахмально поскрипывал только что выпавший снежок. «Жена… Муж… Даже страшно становится от мысли», — думал Шадрин.

И тут же в сознании пронеслась мысль: «Взятка! А что, если бы она успела уйти? Тогда доказывай, что ты не дурак». И перед глазами неожиданно всплыло красивое, мужественное лицо Анурова, густые нависшие брови. «Что скажет завтра прокурор? А вдруг придумает какой-нибудь вариант, чтобы заарканить и обещанные деньги, и сообщников? А впрочем, посмотрим завтра». С этой успокоительной мыслью Шадрин прыгнул на подножку подошедшего трамвая. «Что он все-таки делал в библиотеке? Как его пропускали туда, такого идиота? Ведь с первого же взгляда видно, что он глубоко психопатическая личность… А Ануров и Шарапов… Почему они с первого же допроса все взвалили на плечи Баранова? Есть тут какой-то уязвимый пункт. Нужно немедленно познакомиться с «научным» трудом Баранова. Завтра же, не откладывая…»

На следующий день, рано утром, Шадрин доложил Бардюкову и Богданову о поведении Анурова во время допроса. После непродолжительной беседы было решено: хотя следствие по делу не закончено, однако в порядке исключения разрешить Анурову свидание с женой, которое он настоятельно просит.

Постукивая мундштуком о пепельницу, Богданов сказал:

— Никаких инсценирований взятки! Хотя бы миллионной! Это недопустимо! Прокуратура — не клуб художественной самодеятельности.

— А деньги? Ведь они уплывут? — горячился Бардюков.

— Их нужно взять другим путем.

— Каким? Не пытать же его раскаленным железом?

— О местонахождении денег и новых ценностей знает только Ануров. Вот он и хочет с глазу на глаз сообщить об этом жене.

— Так, по-вашему…

— Да, по-моему, нужно дать Анурову свидание с женой, а там хорошенько последить за ней.

— Может быть, попытаться записать на пленку их разговор? — предложил Бардюков.

— Этого не нужно делать. Ануров слишком хитер, чтобы не заметить медвежью технику Таганской тюрьмы. Через его руки прошли и магнитофоны, и наши несовершенные микрофоны. Наоборот: обставить это свидание так, чтобы он мог до конца, без всяких подозрений, выговориться. А там — идти по следу жены.

Богданов посмотрел на Бардюкова, который сидел с недовольным лицом и о чем-то хмуро и сосредоточенно думал.

— Ваше мнение, старший следователь?

— Я считаю этот эксперимент рискованным. Записать разговор можно аккуратно.

— А я считаю, что живая агентура куда надежней нашей несовершенной техники. — И, переведя взгляд на Шадрина, спросил: — А как мыслит молодой следователь?

Шадрин привстал с кресла.

— Я считаю, что это свидание без записи на пленку или иных средств фиксации разговора может даже повредить.

Богданов строго-осуждающе улыбнулся, не сводя глаз с Шадрина.

— Вы служили в армии, товарищ Шадрин?

— Да.

— Вы знаете о том, что на войне перед боем оперативным временем считается время старшего начальника?

— Знаю.

— Так вот, с первых же дней работы зарубите себе на носу, товарищ молодой следователь, что в нашем деле, в опасном деле, подчиненные сверяют свои часы с часами старшего начальника. Вам ясно?

— Ясно! — ответил Шадрин.

— Итак, действуйте! Вы свободны.

В среду в тюрьму к Анурову пришла на свидание жена. Они не виделись уже несколько месяцев, с тех пор, как Ануров выехал с дачи на «Победе» с коврами и ценностями. Осунулся и постарел за это время Ануров. Его и без того седеющие виски еще сильнее подернулись серебристым инеем. В усталых глазах, воспаленных от бессонных ночей, уже не светились та сила и несгибаемая вера в себя, которые всегда подавляли Раису Павловну. Что-то жалкое, нерешительное сквозило во всем его облике. Серый помятый пиджак сидел на нем мешковато, неловко.

Стриженым Раиса Павловна его никогда не видела.

— Что они с тобой сделали!.. — всхлипывая, тихо проговорила Раиса Павловна и принялась платком тереть повлажневшие глаза.

— Перестань, Раиса, слезы тут не помогут, — сказал Ануров, не глядя на жену.

За время пребывания в тюрьме Ануров многое узнал от старых уголовников о методах и технике расследования преступлений. Прежде чем начинать беседу с женой, он воровато огляделся и, напряженно прислушиваясь к каждому звуку, старался уловить среди них еле слышное шипение магнитофонного диска. Этот звук ему был хорошо знаком раньше. Но ни в одном звуке, ни в одном шорохе он не улавливал специфического монотонного шипения звукозаписывающего аппарата.

Больше всего Анурова удивил и даже насторожил тот факт, что вышел из комнаты солдат, конвоировавший его. По всем правилам тюремного режима свидание заключенных должно всегда проходить в присутствии служителя тюрьмы. «Здесь что-то не то…» — подумал Ануров, прислушиваясь к громкому разговору в коридоре. Он узнал ивановский, окающий говорок солдата-конвоира. Солдата кто-то отчитывал, а он оправдывался.

Ануров решил поспешить, пока нет солдата. «Просто их оплошность», — подумал он и повернулся к жене.

— Ну, как там?

— Все по-старому.

— У Богданова была?

— Была. Да что толку-то?

— Что, отказался помочь?.. Да говори же ты, не плакать же ты пришла ко мне, тут своего горя под завязку.

— Трус он, твой Богданов. Чуть ли не в ногах у него валялась, молила, чтоб чем-нибудь помог. Твердит одно: против закона пойти не могу. Рад бы душой, да теперь уже поздно. Только навредить можно.

Ануров улыбнулся. Его белозубая улыбка походила скорее на хищноватый волчий оскал, чем на выражение душевной радости.

— Трусит, говоришь?! А ценные подарки его женушка в дни рождения и по праздникам принимать не трусила? Подлец! — И, пристально посмотрев на жену, почти в упор спросил: — Следователя видела?

— Ничего не получилось.

— Почему? — Глаза Анурова выжидающе сощурились.

Раиса Павловна рассказала, как безуспешно пыталась вручить взятку следователю Шадрину. Сказала и о том, что у самого входа в метро к нему подошла кассирша из его магазина и они под ручку пошли в сторону Оленьего вала.

— Какая кассирша?

— Такая молоденькая, помнишь, ты говорил, что она где-то в институте учится.

— Школьникова? — Что-то молниеносно припоминая, Ануров порывисто встал. «Постой, постой… — Он тер ребром ладони лоб. — Студент юридического факультета, фронтовик, назначение получил в прокуратуру города Москвы… После ранения была тяжелая операция… Нужна была курортная путевка, да не было денег… Да-а-а!.. Какое странное совпадение!»

— Ты понимаешь, что это можно здорово обыграть?..

Недалекая от природы, Раиса Павловна, словно спросонья, хлопала накрашенными ресницами и молчала.