— Деньги мы сразу же вернули, — как бы оправдываясь, проговорила Ольга. — Это может подтвердить сам директор.
Шадрин долго смотрел на по-детски невинное лицо Ольги и думал: «Нет! Она не может сделать того, в чем ее обвиняют».
Ольга расслабленно прильнула к Дмитрию и, нежно, с мольбой глядя ему в глаза, прошептала:
— Я знаю, пока я рядом с тобой, со мной ничего не случится. Ты ведь сильный, ты заступишься за меня.
Зная, что слова его причинят новую боль любимому человеку, Шадрин все-таки нашел в себе мужество не утаить от Ольги всей трагичности положения.
— Просить мне некого. Дело Анурова веду я…
Ольга отшатнулась от Шадрина и замерла. В лице ее не было ни кровинки. Казалось, что жизнь в ней замерла.
— Я не должен был говорить тебе всего этого, но… вот видишь, Оля… Пойми меня и будь мужественной… Я верю, что все будет хорошо. Но сейчас… сейчас… — Дальше Шадрин не мог говорить. — Завтра утром тебя должны арестовать.
При слове «арестовать» Ольга задрожала всем телом и сильнее прильнула к Дмитрию.
— Митя! Ты пошутил? Ведь пошутил, правда?.. Ты же не допустишь этого? Мы с Лилей ни в чем не виноваты… Я уверена, что ты сделаешь так, что эта грязь не коснется нас с Лилей. Ведь ты же следователь…
— Сейчас это сделать очень трудно, почти невозможно.
— Митенька, я умоляю… Я знаю, ты не допустишь!
Дмитрий неуверенно прошелся по комнате и прислонился спиной к стене.
— Ты должна сказать мне всю правду. Пусть даже самую горькую…
Ольга подавленно молчала, не спуская глаз с Дмитрия. А Шадрин продолжал:
— Чтобы даже попытаться оградить тебя от ареста, я должен совершить преступление. Вы с Мерцаловой попали под такой тяжелый камень формальных улик, что снять его с вас пока никто не сможет…
Ольга встала и, сгорбившись, пошла навстречу Дмитрию, придерживаясь рукой за стену, точно боясь упасть.
Она не говорила, а горячо, исступленно шептала:
— Но ты-то… ты-то веришь, что я не совершала никаких преступлений? Ведь ты-то знаешь, что меня не за что сажать в тюрьму… Скажи, ты веришь?!
— Я верю… Но я…
Ольга не дала ему договорить.
— И ты допустишь, чтобы меня арестовали? — Голос ее оборвался. В испуге она смотрела на Шадрина и видела его теперь совсем другим, таким, каким когда его не знала. И ей было страшно от этого.
Губы Дмитрия плотно сомкнулись и побелели. Сведенные изломы бровей разделились глубокой складкой над переносицей. В эту минуту ему хотелось встать на колени перед Ольгой и разрыдаться. Он произнес глухо:
— Я сам писал постановление о твоем аресте.
— Ты?! Ты писал, чтоб меня арестовали?! — Руки Ольги в испуге взметнулись и замерли на груди.
— Да, я писал…
Продолжительный звонкий смех затопил комнату. Но это был смех истерический, после которого или сходят с ума, или теряют сознание. Этот смех испугал Шадрина. На глазах Ольги выступили слезы. Она пыталась что-то сказать, но не могла, не было сил. Она только хваталась руками за грудь, за пылающие щеки и никак не могла подавить в себе приступ безумного смеха.
— Оля! Успокойся… — Дмитрий подошел к Ольге.
Смех неожиданно резко оборвался. Ольга кулаком вытирала навернувшиеся на глаза слезы.
— В детстве я смотрела фильм «Во имя закона». Там показан главный герой, Жавер. Во имя буквы закона он мог арестовать родную мать, невинно придавленную, как ты только что выразился, этим камнем формальных улик…
И снова заметались в сырой полуподвальной комнате спазмы неудержимого истерического смеха.
— Да, я сознаюсь тебе! Я совершала преступления! Я брала ценные подарки от Фридмана! Брала деньги у Шарапова! Мне делал подарки Ануров!.. И буду брать! Мне нужны деньги!.. Деньги!.. — Наступая грудью на Шадрина, который от слабости еле стоял на ногах, Ольга подняла к подслеповатой лампочке свое залитое слезами лицо и с ожесточением произнесла: — Эти деньги мы с Лилей прокучивали в ресторанах! А с кем — я тебе не скажу! Пытай меня хоть на огне! Чего доброго, ты еще побежишь в свою прокуратуру и все расскажешь… Да, да, мы кутили в ресторанах и разъезжали на такси с модными молодыми людьми…
— Ольга!.. Что ты говоришь? Одумайся, безумная!.. — Шадрин с силой сжал ее плечи в своих ладонях и потянул к себе, но она резко оттолкнула его.
— Поди прочь! Я презираю тебя!.. Какой же ты мизерный, следователь Шадрин, если ты из-за личной карьеры готов зарезать родную мать!.. Отдать на позор, на поругание свою невесту!..
Шадрин стоял бледный. Не попадал зуб на зуб.
Ольга поспешно накинула на плечи свое старенькое демисезонное пальто и выбежала из комнаты.
Когда Дмитрий окончательно пришел в себя, он услышал, как с ржавым визгом хлопнула дверь в коридоре. Выскочил на улицу.
— Ольга!.. Оля!..
Всхлипы пурги глотали его слова. Проходивший по мостовой милиционер остановился.
— Простудитесь, гражданин!
Дмитрий ничего не ответил сержанту, он только махнул рукой и молча вернулся домой. Сел на кровать. Руки, словно чужие, повисли тяжелыми плетьми. Шадрину казалось, что их обложили множеством маленьких мешочков с горячим песком. И голова… Почему она такая тяжелая и будто чужая? А стол? Какой он странный… Почему он плывет, как на волнах, вместе с печкой? Отчего комната вся колышется и валится на бок?
Дмитрий успел только подумать: «Неужели опять?!» И вдруг ему показалось, что он медленно погружается во что-то теплое, приятное…
Так люди теряют сознание: бездумно, безболезненно, с ощущением чего-то сладкого, неизведанного.
XXIV
Два дня Дмитрий провалялся с температурой. На третий почувствовал себя лучше. Во всем теле ощущалась такая слабость, будто целый месяц пролежал в больнице. Подняв с пола окурок, он прижег его и закурил. Вспомнилось детство, когда он с ребятишками, набрав на дороге добрый десяток «бычков», забирался куда-нибудь в канаву или в подсолнухи и курил. Курил до головокружения, до тошноты. Чтобы не опозориться перед товарищами, Митька захлебывался дымом, кашлял, вытирая кулаком слезы, курил. Мучился, страдал, но все-таки курил. Курил, чтобы походить на большого. А сейчас он многое отдал бы за то, чтобы кто-нибудь тогда, в далеком детстве, вытащил его из подсолнухов да так отходил ремнем, чтобы навсегда отбить охоту подражать взрослым.
На столе стоял чайник с остывшим кипятком. Рядом с чайником лежала надорванная пачка печенья. Дмитрий и раньше с таким-то особым теплом в душе думал об уборщице тете Фросе. После ее утреннего прихода, когда она за два часа навела в комнате полный порядок и жарко натопила печку, Дмитрий сбросил с себя одеяло и сразу почувствовал, что к нему прибывают силы. Своим ворчаньем тетя Фрося чем-то напоминала покойную бабку. Даже бранные слова у них были одни и те же: «окаянные», «родимец тебя расшиби», «анчутка». Бывало, бабка ругает его, а он улыбается. От каждого слова ее ругани только теплее и уютнее становилось у него на душе.
Навестить Шадрина тетю Фросю послал старший следователь Бардюков. Узнав от хозяйки, что он второй день не встает с постели, тетя Фрося быстро куда-то сбегала и принесла в граненом стакане, накрытом листком промасленной бумаги, малинового варенья. Решив, что Дмитрий простудился, она начала его лечить. Первым делом принялась за печку. Дмитрий видел, какими глазами посмотрела вошедшая хозяйка комнаты на огромную охапку сухих березовых дров, принесенных тетей Фросей из дровника. Этих дров хозяйке хватило бы на три дня.
После чая с малиновым вареньем Дмитрия ударило в пот. Он уже сменил две пары белья. На улицу выходить не решился — боялся простудиться. Тетя Фрося строго-настрого приказала лежать и потеть. Но вот курить… Убийственно хотелось курить. Один тощий «бычок» только растравил аппетит старого, заядлого курильщика.
Накинув на плечи пиджак, Дмитрий в одном нижнем белье полез под кровать, где, на его счастье, уцелела заплесневевшая папироса, лежавшая у самого плинтуса. Дмитрий тщательно высушил ее у печки и закурил.