Если словаки и венгры жили в рамках одного государства, то русины жили в Галиции, в Буковине и в северо-восточной Венгрии. В жупах Шариш, Земплин и Спиш они составляли 10—30% населения. Они занимали периферийную, преимущественно гористую территорию с ограниченными возможностями сельского хозяйства, с малоразвитой промышленностью и коммуникациями. За вычетом периода 1849—1860 гг. они не имели никаких автономных прав. Экономически отсталое, почти исключительно крестьянское население объединяло сознание конфессиональной принадлежности и подведомственности греко-католическому епископу в Прешове. Их политическим и административным центром был Ужгород. Духовенство и светская интеллигенция были подвержены мадьяризации. Законы Аппони в значительной степени урезали обучение на родном языке; в 1908 г. в восточной Словакии функционировало 37 русинских школ, а в 1912 г. — только 9. Венгерские русины отличались высоким уровнем эмиграции. Цивилизаторская роль реэмигрантов из Америки выражалась в решении главным образом социальных проблем, а не национальных.

Процесс формирования национальной самоидентификации русинов происходил под национально-культурным влиянием трех направлений: великорусским, русинским и малороссийским (украинским). У части интеллигенции прочно укоренилась русская, москвофильская ориентация. Хотя тяготение к русофильской направленности было самым массовым, оно ограничивалось лишь сознанием принадлежности к «русской» вере, а этнический смысл в это не вкладывался. К числу самых значительных проявлений народной культуры относились деревянные церквушки с иконостасами и фольклор, особенно пасхальные хороводы.

Особое положение немцев в Венгрии, по сравнению с другими народностями, явилось результатом четырех, в историческом плане неодинаковых этапов систематической колонизации на протяжении XII—XIX вв. Немцы не создали четко оформленного национального сообщества, поскольку были разобщены географически (три языковых острова: в районе Братиславы, в районе верхней Нитры — так называемый Хауэрланд — и в Спише), конфессионально и социально дифференцированы, без собственной национальной церковной организации, с разными диалектами и разным опытом переселения хронологически разными потоками. Стабильное проживание немецкого мещанства внутри венгерского общества и рассчитанный на эффект общественно-культурный стереотип венгров послужили предпосылками для самопроизвольной ассимиляции, чему в высшей степени способствовала венгерская школьная и культурная политика. Ассимиляция немецкого населения в Словакии происходила значительно быстрее, чем в остальных областях Венгрии. Наряду с самоотождествлением на уровне региональной общины и социального статуса (мещанского, например), у немцев преобладало государственно-патриотическое венгерское сознание.

Евреям в Венгрии во второй половине XIX в. из чисто практических, экономических соображений были предоставлены гражданские и политические права. Закон 1867 г. об их эмансипации определял евреев не как одну из национальностей, а как группу, объединенную исторической общностью религии. В связи с законом о национальностях сложилась парадоксальная ситуация: в то время как основополагающие права невенгерских народов были попраны, еврейская община могла всесторонне развиваться в экономическом и культурном плане (потому что не боролась за утверждение своей национальной идентичности, а удовольствовалась религиозной). Единственным условием было формально признать свою принадлежность к венгерской национальности. Процесс ассимиляции евреев приводил к обострению напряженности в словацко-еврейских отношениях. Средневековый религиозный антииудаизм и экономически и социально мотивированный антисемитизм получили дополнительное измерение: к образу еврея как эксплуататора, ростовщика и кабатчика добавился стереотип мадьяризатора.

Цыгане жили на территории Словакии по деревенским окраинам еще с XVIII в. Страну пересекали кочующие цыгане из Валахии, по большей части корытных и котельных дел мастера и торговцы лошадьми. Их численность в начале XX в. не установлена, но согласно переписи 1893 г. в Словакии было 36 тысяч цыган, из них 600 вели кочевой образ жизни. Осевшие в деревнях цыгане добывали средства к жизни, как правило, кузнечным ремеслом и от случая к случаю музыкой. В городах сформировался слой профессиональных трактирно-ресторанных музыкантов. Городские музыканты старались обрести статус мещан и постепенно оставляли цыганский язык в пользу венгерского.

Таким образом, на территории Словакии протекало несколько параллельных общественно-дифференцирующих процессов. Этническим группам приходилось реагировать не только на модернизационные изменения в стране, которые порождали кризисы коллективных идентификаций, но и на конкурирующие национальные движения. Конфессиональная и этническая неоднородность вызывала стремление к коллективной идентичности, которая преодолела бы «модерный» индивидуализм и ощущение угрозы и вселило в людей чувство защищенности. В реальном пространстве Словакии народности и нации формировали и ограждали собственное символическое пространство «малой родины», создавали образ врага и сочиняли собственные исторические традиции, опровергающие интерпретацию прошлого соседями.

Несмотря на усилия властей интегрировать население посредством «правильного» сознания, несмотря на националистическую риторику и ритуалы, в стране преобладал этническо-культурный плюрализм. Сосуществование этнических групп или хотя бы проживание рядом друг с другом, смешанные браки и рост миграции делали невозможным приведение культур к общему знаменателю, при всем старании государства и отдельных национальных движений. Долговременные процессы культурного взаимообмена в результате привели к созданию множества культурных кодов, которые хотя и имели «чужое происхождение», но люди их понимали, умели их расшифровать. В повседневной жизни, в языке, в столований, в музыкальных и танцевальных увеселениях проявлялось множество элементов, свидетельствующих о многоликости региона. Материальная народная культура, в частности, архитектура, отражала не этническую дифференциацию, а отличия между горным и низинным регионами. В городской среде ощущались внешние влияния общеевропейского происхождения в одежде, столований, архитектуре, в оперном и опереточном репертуаре и т. д. Хотя на историческую память людей в Словакии в начале XX в. влияла формирующаяся гомогенная национальная традиция, она не могла вытеснить культурный плюрализм, присущий территории, где живет гетерогенное население.

Покушение в Сараеве и объявление войны Сербии словацких политиков явно ошеломили. На словах они выразили свое лояльное отношение к государству (ничего другого они и не могли себе позволить), но официально объявили о своей политической пассивности, с одной стороны, чтобы избежать преследований, но одновременно и чтобы не быть вынужденными открыто поддерживать военные цели монархии. Ведь словакам они были абсолютно чужды. В лагере союзников монархии находились народы, с которыми связаны затверженные стереотипы извечных врагов — немцы и турки, а среди ее противников, наоборот, традиционные союзники — русские, сербы и румыны.

Эскалация военных событий и патриотический угар, взвинченный до степени дичайшего шовинизма, полностью парализовал «большую» словацкую политику. Этому способствовали преследования отдельных лиц (интернирование, тюремное заключение, призыв в армию и отправка на фронт) и институтов (государственный контроль, мобилизация служащих, полное ограничение деятельности). Деятельность объединений была заблокирована, цензура печати и почтовой корреспонденции делала невозможной передачу информации, было ограничено передвижение населения, чрезвычайные законы и меры препятствовали нормальному течению политической и общественной жизни. Однако это не значило, что произошел полный отказ от каких-либо действий, и в некоторых регионах, особенно на уровне коммунальной политики, шла интенсивная работа.