Словацкая политика велась в геополитическом пространстве, ограниченном интересами государства, составной частью которого являлась Словакия, а также нередко конфликтными интересами более сильных национальных движений. В этих политических силовых линиях Словакия стремилась избавиться от роли объекта политики сильнейших и утвердиться в качестве одного из политических субъектов. Для достижения этой цели и принимая во внимание свою политическую силу, а вернее сказать — слабость, она была обречена искать союзников, пытаться извлечь пользу для себя из противоречий сильнейших и в самом лучшем случае добиться роли одного из весомых факторов общегосударственной политики. Одинаково важным для нее остается стремление поставить «словацкий вопрос» и «вынести» его на международный форум в комплексе национальных проблем Венгрии. Учитывая внутреннюю социально, экономически и идейно обусловленную слабость, политическую дискриминацию, переходящую в откровенное преследование, и дифференциацию собственных интересов, эта задача была не из легких. Несмотря на это, развитие словацкой политики на протяжении семидесяти лет (1848—1914) шло на подъем и принесло знаменательные результаты. Принимая во внимание более широкие геополитические условия, цели национального движения и его характер в развитии словацкой политики (1848—1914) можно выделить три периода, рубежами которых служат 1848, 1867, 1890—1914 годы.

Начало и конец первого периода обозначен очень важными внутриполитическими, общественными и социально-экономическими вехами. Внутриполитическая напряженность между императорской Веной и венгерским национальным движением в этот период прошла несколькими фазами — от вооруженной борьбы, поражения венгерской революции, военной диктатуры и неоабсолютизма до восстановления конституционного строя и сложного политического решения конфликта в форме государственно-политического дуализма.

В этот период словацкая политика активно включилась во внутриполитические события и особенно во время революции и в начале шестидесятых годов могла стать немаловажным фактором. Именно тогда у нее появилась возможность циркулировать между Веной и Пештом (Будапештом) как двумя силовыми средоточиями центральноевропейского геополитического пространства. Она старалась извлечь пользу для себя из их взаимных столкновений и сыграть между ними роль стрелки на весах их политических поединков. С другой стороны, словаков использовали оба соперника в расчете оказать давление один на другого. Тем самым возникает вопрос, кто, собственно, кого использовал. С точки зрения элементарной логики правильный ответ дает не только учет силы, которой располагала каждая из заинтересованных сторон, но и результат, которого удалось добиться.

Именно революция предоставила словацкой политике возможность продемонстрировать свою зрелость и достигнутую степень поддержки народных масс. Ее программные требования, изложенные в «Требованиях словацкого народа» (Липтовский Св. Микулаш, май 1848 г.), очень во многом совпадали с программой венгерской революции, но венгерская нетолерантная политика в национальном вопросе толкнула их в лагерь противников революции — императорской Вены. Перемена на троне, изменения в риторике двора, различные тактические уступки — все это позволяло ожидать договоренностей в случае победы. Хотя на Славянском съезде в Праге в мае 1848 г. верх взял австрославизм, словаки тогда отвергли возможность общей чешско-словацкой концепции. Но поскольку события разворачивались в сторону вооруженного конфликта, словацкие лидеры после совещания в Вене, в Загребе и Белграде организовали военную экспедицию в западную Словакию. Хотя она началась с молчаливого одобрения Вены и записала на свой счет некоторые успехи, именно ее бесславная участь служит показателем того, какую роль в противоречиях между Веной и венграми играли малые народы.

Словаки и потом воевали на стороне Вены, но уже не сами по себе, а в отдельных отрядах под командованием имперских офицеров. Поэтому словацкая политика с неизменной регулярностью закономерно обращалась почти исключительно к Вене, к чему их привели не только прямые совместные действия, но и традиционная верность династии и лояльность словаков по отношению к правителю и императорскому двору. Кроме того, она подкреплялась верой в то, что император является последней инстанцией при решении любой проблемы, а главное, рядовые, региональные или общенациональные проблемы благодаря его объективному вмешательству разрешатся гораздо эффективнее. Поэтому именно его особе направлены многочисленные обращения и меморандумы. Поэтому депутации разного уровня стучались в двери императора.

Одна из таких представительнейших депутаций явилась к монарху в марте 1849 г., то есть еще в разгар военных событий, которые сотрясали Габсбургсую монархию, когда министр внутренних дел граф Франц Стадион предложил правительству проект разделения Венгрии на самоуправляющиеся национальные провинции. Одной из них должна была стать Словакия, благодаря чему воплотилась бы словацкая политическая программа мая 1848 г. Однако в противоположность ей уже с октября 1848 г. словацкие ответственные представители отошли от венгерской платформы и стали добиваться решения проблемы в сотрудничестве с Веной в общеавстрийском масштабе. В мартовском прошении была выдвинута идея учреждения словацкого великого княжества под прямым управлением Вены. То обстоятельство, что незадолго до этого император разогнал кромержижский парламент («кремзирский рейхстаг») и издал так называемую октроированную конституцию, не позволило высказать эту идею и заставило депутацию скорректировать наиболее принципиальные пункты словацких требований. Этот факт тоже свидетельствует об определенной политической наивности и не лучшей способности предвидеть дальнейший ход политического развития. Поскольку конституция провозглашала принцип единой империи, то в новом тексте прошения в духе конституции от идеи великого княжества отказались, считалось, что Словакия остается по-прежнему в Венгрии, причем указали на положение Воеводины в качестве подходящей модели автономии и для словаков. Выделение этнической территории и создание политических институтов явилось уже всего лишь выжимками из первоначальных требований.

Поражение венгерской революции дало императорской Вене возможность попытаться вернуть положение дел в империи в предреволюционное состояние. С помощью террора и полицейского режима хотя и удалось на время усмирить проявления недовольства и центробежные тенденции у венгров, но парализовать себя надолго они не дали. Неоабсолютизм не оправдал себя ни политически, ни экономически, так что поражение в северной Италии и потеря Ломбардии явились уже только последним толчком, чтобы он рухнул в 1859 г.

Ожидания словацкой элиты, которая не оставляла лояльного служения монарху, после подавления революции не сбылись. Напротив, в пятидесятые годы словаки за свою верность получили в награду то, чем других (венгров) наказали. Победитель быстро забыл своих меньших союзников и не осуществил ни одного из их чаяний. Назначив группу вокруг Яна Коллара, «отца (неполитической. — Р. Г.) славянской взаимности» и проводника идеи внедрения словакизованного чешского в качестве словацкого литературного языка, доверенными лицами правительства, по принципу «divide et impera» (разделяй и властвуй) удалось довести словацкую политическую сцену до полного развала. Политические и военные лидеры революции (Людовит Штур, Йозеф Милослав Гурбан, Михал Милослав Годжа) в глазах двора были слишком радикальными личностями и оказались в полной изоляции. Умеренный противник революционных методов Коллар снова стал зачинщиком дискуссии вокруг проблемы языка, когда ему удалось на правительственном уровне в Вене узаконить чешский язык в качестве литературного словацкого. Общественность оказалась в глубокой депрессии, и разочарование охватило весь словацкий лагерь. Трагическая гибель Л.Штура усугубила чувство безнадежности. Таким образом, упорядочение штуровской кодификации и окончательная победа штуровского словацкого языка остались для словаков единственным положительным результатом неоабсолютистского периода.