Согласно перениси тогдашних статистиков, в 1857 г. в Венгрии жило 1,62 миллиона словаков, из них 1,45 миллиона, т. е. 90% — на территории 16 верхневенгерских жуп. Главным образом вследствие миграции, но отчасти и вследствие политической обстановки, способствующей «ситуационной» ассимиляции (неоабсолютизм как времена «при немцах», после его падения подъем венгерского национализма), прирост численности словаков на их собственной этнической территории значительно сократился: в 1869 г. в Словакии жило уже только 84% общегосударственной численности словаков. Численность венгров за тот же период возросла на 25%, а немцев даже на 54%, что явилось результатом последнего притока немецких колонистов и особенно из-за новопереселенцев-евреев, которых на основе их языка — идиш — причисляли к немецкой национальности.

Неравномерное экономическое развитие отдельных регионов Венгрии и мадьяризация после Австро-Венгерского соглашения 1867 г. нашли свое выражение в деформации численного роста отдельных этносов. В эпоху австро-венгерского дуализма венгерские статистики отмечают прирост выше среднего у венгров и гораздо ниже среднего — у остальных невенгерских этносов. Кроме компактного расселения в верхневенгерских жупах, в диаспоре словаки жили в комитатах Бекеш (составляя почти четверть населения), затем Пешт-Пилиш, Чанад и т. д. В 1880 г. в Венгрии вне территории современной Словакии жило 266 000 словаков, в результате естественной, но и принудительной ассимиляции их численность в 1900 г. сократилась до 253 000 человек.

В конце XIX в. существенно изменился этнический состав городов. Резко возросло число жителей, которые указали своим родным языком венгерский: с неполных 27% до 49% городского населения (1880— 1910 гг.). Численность словаков в городах хотя и возросла, но их доля в общей численности городского населения упала с 42% до 31%. За тот же период снизилась и доля немцев с 30% до 17%. Вследствие мадьяризации школьного образования и сферы управления общественная жизнь в большинстве городов приобрела венгерский характер. В двух самых крупных городах, в Братиславе и Кошицах численность венгров увеличилась на 176% и соответственно на 160% (1880—1900 гг.). Наиболее многочисленные городские конгломерации словацкого населения находились за пределами словацкой этнической территории, а именно в столице Венгрии Будапеште, в Вене, в нижневенгерских городах и в Америке.

Кроме миграции, на рост словацкого этноса отрицательно влияли и ассимилятивные процессы. Словацкая историография делала акцент на принудительных методах ассимиляции, в то время как венгерские историки указывали прежде всего на «естественную» ассимиляцию в связи с индустриализацией и урбанизацией. Оба процесса протекали параллельно и на протяжении длительного времени, и, несмотря на многократные аналитические разборы, трудно установить их долевое соотношение. Численность венгров (точнее, тех, кто объявляет себя венгром) на территории Словакии выросла с 22% до 30%, тогда как численность словаков сократилась с 61% до 58%, а немцев с 9% до неполных 7% (1880—1910 гг.). Интенсивная мадьяризация осуществлялась в городах и промышленных центрах и из-за денационализации средних слоев, особенно интеллигенции, деформировала социальную структуру словаков.

Неблагоприятные социальные и экономические условия — пауперизация крестьянства и избыток дешевой рабочей силы — во всей Центральной и Юго-Восточной Европе в конце XIX в. вынудили большую часть населения эмигрировать в поисках работы. Единичные случаи переселения словаков за океан, особенно в США, встречались еще после революции 1848 г. Однако массовый характер эмиграция начала приобретать с 80-х гг., максимальный рост пришелся на 1905—1907 гг. Численность словаков, которые в 1870—1900 гг. эмигрировали в Америку, предположительно определяется в 180 000 человек. С начала XX в. до первой мировой войны эмигрировало почти 400 000 человек, менее трети из них вернулись обратно. В 1914 г. в Соединенных штатах Америки находилось около полумиллиона словаков, то есть примерно одна пятая часть всего словацкого этноса.

Словаки составляли самую большую часть эмиграции невенгерских этносов Венгрии. Почти 60% эмигрантов были родом из восточнословацких жуп Спиш, Шариш, Абов и Земплин. С точки зрения социальной структуры среди них преобладали малоимущие крестьяне. По большей части они не думали надолго задерживаться на чужбине, а хотели быстрее заработать побольше и вернуться. Многие совершали такие поездки за океан по нескольку раз. Поскольку в США за неквалифицированный труд больше всех платили шахты и сталелитейные заводы, то почти половина словацких эмигрантов устроилась в промышленной Пенсильвании. Некоторые работали на фермах, часть нашла работу в канадских лесах. Немногочисленную, зато очень активную группу иммигрантов составляли те, кто был вынужден уехать из Венгрии по политическим мотивам: священники, журналисты, учителя и т. п.

Постепенно там образовалось много словацких общин, которые сосредоточивались в рамках своих приходов. В новых, более демократических условиях они уже с 80-х гг. начали создавать собственные школы, общества, издавать собственную американо-словацкую прессу и развивать собственную культуру. Сначала от своих объединений они ожидали отстаивания не этнических интересов, а исключительно материального обеспечения. Часть эмигрантов, намеревавшихся вернуться домой, интересовались только быстрым заработком. Остальные хотели остаться в Америке и старались адаптироваться, а в конечном счете и ассимилироваться в новой среде. В период второй волны американской иммиграции, так называемой «New Immigration» с 80-х гг., американская общественность встретила их не очень дружелюбно. Ради собственного выживания они были вынуждены сплотиться на этнической основе и материально помогать друг другу. По американским меркам, количество их объединений было невелико, но по сравнению с дискриминацией невенгерских объединений в Венгрии, эти местного значения общества — взаимопомощи, спортивные и культурные, а в особенности формирование их сети и создание центральных организаций («Словацкая лига» в Кливленде в 1907 г.) принесли словакам бесценный опыт демократии и национальной эмансипации. Уже перед первой мировой войной американо-словацкая община поддерживала в финансовом отношении словацкое национальное движение в Венгрии.

Венгерские правительства либерального толка поначалу не чинили сколько-нибудь серьезных препятствий эмиграции. Они даже с удовлетворением отмечали, что большинство эмигрантов из Венгрии составляют лица невенгерской национальности. Одновременно они приветствовали выгоды, связанные с этим феноменом: многочисленные денежные посылки эмигрантов своим семьям положительно сказывались на экономическом развитии страны. Однако в начале XX в. движение людей между Венгрией и Америкой в обоих направлениях принимало все нараставший размах, и реэмигранты стали оказывать ощутимое влияние на обстановку в своих родных местах, так что будапештское правительство занялось проблемой эмиграции как «опасного» явления.

Реэмигранты старались из накопленных денег в первую очередь выплатить долги и обзавестись землей, на которой они применяли более прогрессивные методы хозяйствования. Они строили себе дома, которые отличались и строительным материалом, и обустройством, и внешним видом. Если в деревню возвращалось несколько человек, их городская одежда вытесняла обычай ходить в национальном костюме, они вносили перемены в характер столования и в пользование предметами домашнего обихода. Не раз бывало, что благодаря улучшению своей материальной ситуации они приобретали естественный авторитет в окружающей среде, и их самоудовлетворенность начинала подрывать в людях традиционное почтение к властям. Возвращение большого числа эмигрантов, из которых многие только в Америке научились читать и писать и которые познакомились с функционированием демократической системы (например, при них женщины получили избирательное право), давало толчок к модернизации жизни в Верхней Венгрии, — пока только на локальном уровне.