Гораздо более сложной представляется история советско-чехословацких отношений после второй мировой войны, особенно после перехода всей власти в стране в руки коммунистов в феврале 1948 г. и последующего установления общественно-политической системы советского типа. Естественно, советское руководство одобряло такие действия, сколачивая военно-политический блок из восточноевропейских стран, противостоящий Западу. Оно играло определяющую роль в процессе советизации всех стран региона. Однако, как свидетельствуют недавно опубликованные документы[12], чешские и словацкие адепты коммунизма (впрочем, также вели себя коммунисты и в других странах «народной демократии») проявляли в деле насаждения режима советского типа исключительную активность, удивлявшую порой даже кремлевское руководство. Весьма ярко это проявилось в ходе подготовки внутрипартийных репрессий и организации показательных процессов в 1949—1952 гг. Советские советники, имевшиеся во всех странах, в том числе и в Чехословакии, расценили, например, обвинения Р. Сланского в адрес В. Клементиса, Г. Гусака и Л. Новомеского, вошедшие в доклад К. Готвальда на февральском пленуме ЦК КПЧ в 1951г., в «словацком национализме», как проявление борьбы двух группировок внутри КПЧ[13]. Однако вскоре Сланский сам стал жертвой наветов со стороны К.Готвальда, по инициативе которого обе эти группы были связаны воедино. Характерно, что во время встречи К.Готвальда со Сталиным в октябре 1952 г., когда был поднят вопрос об организации процесса над Сланским и другими, Сталин сказал: «А все-таки Клементис верный человек». Однако на замечание Готвальда, что В. Клементис — враг и его скоро будут судить, Сталин ответил: «То, что вы будете судить его, это ваше дело. Мы считаем его верным человеком»[14]. Тем самым Сталин фактически предоставил ему свободу действий в отношении Клементиса и всех остальных, привлеченных по «делу об антигосударственном заговоре».
«Процесс Сланского» был последним показательным процессом такого рода во всей Восточной Европе. Он наглядно высветил реальное положение, сложившееся в Чехословакии к тому времени. На смену былым надеждам и массовой поддержке населения пришли скепсис и разочарование, которые продолжали усиливаться и принимали в отдельных группах и слоях характер антисоветизма, кое-где граничащий с откровенной русофобией. Такая трансформация общественных настроений была характерна для ряда восточноевропейских стран. В Чехословакии она имела свою специфику и была больше характерна для чешских земель. В Словакии, которая за послевоенный период добилась ощутимых успехов в экономическом развитии, недовольство нарастало в основном в связи с упорным игнорированием властями национального вопроса в стране, со стремлением Праги к всеохватному централизму. Здесь все громче стали раздаваться голоса в пользу федеративного переустройства государства. Внутренние противоречия особенно обострились, когда первоначальная хрущевская «оттепель» сменилась в Советском Союзе брежневским «застоем».
В середине 60-х гг. в Чехословакии развернулась борьба между между догматиками и реформаторами, приведшая в самом начале января 1968 г. к смене политического руководства страны и избранию первым секретарем ЦК КПЧ А. Дубчека, словака по национальности. Последний не был креатурой Москвы, но там к его избранию отнеслись спокойно. Имеющиеся ныне в распоряжении исследователей документы позволяют достаточно полно проследить эволюцию отношения советского руководства к последующим событиям в Чехословакии. Характерно, что первым тревогу по поводу Пражской весны поднял В. Гомулка, сам претерпевший в свое время гонения и тюремное заключение, но пришедший в Польше к власти после бурных событий осени 1956 г. Первоначальная поддержка советского руководства стала быстро меняться на негативное отношение, которое разделяли руководители ряда других правящих коммунистических партий. В намечавшихся в Чехословакии реформах они усмотрели угрозу своему господствующему положению. Инстинкт самосохранения взял верх над соображениями объективной необходимости в коренных экономических и политических преобразованиях. Вторжение войск пяти стран Варшавского договора (основную роль играли, конечно, советские воинские части) 21 августа 1968 г. и оккупация страны стали трагедией чешского и словацкого народов. Не менее отрицательное воздействие эта акция оказала на дальнейшее развитие народов всех других социалистических стран, в первую очередь народов СССР[15].
Прямым следствием подавления Пражской весны стала дискредитация самой идеи реформы социалистического общества, неспособности к ней авторитарно-бюрократических режимов. В конечном счете это предопределило судьбу всех коммунистических режимов в Восточной Европе. Неожиданным для партократии следствием чехословацких событий явился открытый выход диссидентского движения в Советском Союзе на арену политической жизни. Демонстрация на Красной площади в Москве 25 августа 1968 г. горстки людей (всего семь человек!), протестовавших против ввода советских войск в Чехословакию, стала определенным этапом в общественном развитии страны и показателем качественных сдвигов в настроениях людей. Идеи, посеянные в период Пражской весны, дали всходы двадцать лет спустя, во время «перестройки» в СССР. Но тогда уже речь шла не о придании социализму «человеческого лица», а об устранении системы коммунистического правления и любых форм социализма советского типа.
Интервенция 1968 г. тяжело сказалась на отношениях чешского и словацкого народов к Советскому Союзу и особенно к русскому народу. Внутреннее неприятие политической системы советского типа нередко трансформировалось в антирусские настроения, хотя сам русский народ пережил за годы существования Советского Союза самые тяжелые испытания. Вместе с тем следует отметить, что в чешских и словацких землях эти процессы значительно отличались. В этом проявилось их разное историческое прошлое, а также различное положение в рамках единого чехословацкого государства.
Было бы однако большим упрощением и отступлением от истины ограничиться только констатацией отмеченных выше фактов. Наряду с ними существовали и другие. Между двумя странами существовали самые разнообразные связи и контакты, не только политические, но и экономические, культурные, научные, информационные и т.д. Оценивать их надо по реальным достижениям, а они были не всегда однозначными. Так, экономические связи в рамках Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), с одной стороны, тормозили научно-технический прогресс, что проявлялось в замедлении темпов экономического развития и постепенном отставании социалистических экономических систем от развитых западных государств. Эта тенденция все более усугублялась по мере нарастания научно-технической революции в 60-х—70-х гг. и последующего бурного развития информатики. С другой стороны, промышленность европейских социалистических стран стабильно получала советское сырье по ценам, значительно ниже мировых, и располагала необъятным советским рынком для сбыта своей продукции. Это не только стимулировало развитие традиционных отраслей промышленности, но и открывало возможности для создания новых производств. В Чехословакии, в частности, получила значительное развитие тяжелая и военная промышленность. Особенно заметных результатов достигла Словакия. Надо сказать, что такая ситуация постепенно вела советскую экономику к наращиванию отраслей добывающей промышленности, превращало ее в поставщика сырья. Уже тогда, в 70-х и 80-х гг. в Советском Союзе в научных кругах мрачно шутили, что он постепенно превратился в сырьевой придаток при собственных сателлитах, что он стал «империей шерстью внутрь». Неудовлетворенность нарастала с обеих сторон, и она довольно быстро выплеснулась наружу с началом «перестройки».
