— Выходит, человек вечно должен сомневаться! И никогда ему не познать истины! — с горечью воскликнул Здислав и стукнул палкой оземь.

— Пальцем он до истины никогда не дотронется и глазом ее тоже не увидит, но познает ее духом и в самом духе, — заключил Дембицкий.

Поднялся холодный ветер, и они ушли из сада и вернулись к Здиславу в номер. Дембицкий расположился в кресле, а Здислав с помощью Мадзи устроился полулежа на диване.

— Но вы должны объяснить нам еще одну вещь, — начал Бжеский. — Вы сказали, что ощущение, мое ощущение не является свойством материального организма. Так что же это за свойство?

— Хорошо, я объясню вам это, — ответил Дембицкий. — Но скажите мне сначала, как вы представляете себе материальный процесс мышления. Что происходит в мозгу?

— Вопрос этот для анатомии и физиологии еще не ясен, мы не знаем, что происходит в мозгу, и можем только предполагать…

— Здись, миленький, не надо, не надо, — прервала его Мадзя, — а то ты опять станешь материалистом!

— Нельзя забывать, — улыбнувшись, продолжал Здислав, — что нервные клетки — это весьма разнообразные механизмы. Одни из них ведают сокращением мышц, другие реагируют на раздражители: одни только на свет, другие только на звук, те на тепло, а эти на запах. Если нервные клетки обладают такими разнообразными способностями, то можно предположить, что в некоторых из них скрыта в зародыше и способность мыслить. Всякий раз, когда в клетке происходит какое-либо, вероятнее всего химическое изменение, которое сопровождается выделением тепла или электричества, в ней вспыхивает как бы искра мыслительного процесса. И, подобно тому, как из отдельных искр разгорается большое пламя, так из элементарных, неясных по причине своей ничтожности мыслительных процессов рождается развернутая и четкая мысль.

— Ах, Здислав, не говори так! — воскликнула Мадзя. — Вот увидишь, тебе опять станет хуже.

— Ей все кажется, что она в пансионе, — сказал брат. — Должен, однако, признаться, — продолжал он, — что я не совсем ясно представляю себе психическую сторону мышления. Какие химические изменения нужны, чтобы в клетке пробудилось ощущение? В любой ли клетке химический процесс способен породить ощущение или этим свойством обладают только клетки мозга? На эти вопросы я не могу ответить. Надо заметить, что клетки мозга обладают способностью сохранять следы старых впечатлений, и на этой способности основана человеческая память. Я кончил.

Мадзя бросила на Дембицкого вопросительный взгляд.

— Ну что ж, — сказал старик, — нет нужды опровергать или подтверждать ваши мысли. Лучше я постараюсь доказать вам, что ощущение во всех его разновидностях, которые мы называем наблюдением, умозаключением, сознанием и вообще мышлением, что это ощущение ни в коем случае не может быть продуктом деятельности мозга. Мое ощущение, — а у каждого человека оно свое, — явление стихийное. Если слепому не дано понять, что такое цвет, какие бы хитроумные комбинации звуков, запахов и прикосновений мы ни призывали на помощь, то еще менее возможно объяснить, что такое ощущение, на основании рефлексов или физических и химических процессов. Ощущение открывает нам весь мир, но даже миллион таких видимых и осязаемых миров не объяснит нам нашего ощущения. Возможно, когда-нибудь химики сумеют разложить химические элементы; возможно, они научатся превращать свинец в золото. Но никто и никогда не разложит элемент «я ощущаю», и никому не удастся искусственно создать ощущение из комбинации химических и физических процессов. Если вы потребуете доказательств, я отвечу вам: таково мое глубочайшее ощущение этого, таково убеждение моей души, той силы, которая ощущает всю природу и одна только решает, где истина и где заблуждение. Допустим даже, что какому-нибудь физиологу удалось бы вскрыть живой и здоровый человеческий мозг, допустим, что ему удалось бы показать нам движение мельчайших волн в мозгу и объяснить, что вот это колебание означает гнев, а вот то любовь, это желтый цвет, а то кислый вкус, мы увидели бы, возможно, даже запомнили характер этих колебаний, но сами не ощутили бы ни кислого вкуса, ни любви, ни желтого цвета, в общем, не ощутили бы ничего.

С другой стороны, если бы это мое ощущение было заблуждением, то тогда заблуждением является все: природа и человек, энергия и материя, жизнь и смерть. Тогда не о чем было бы беспокоиться, говорить и думать. И самое правильное было бы схватить воображаемой рукой воображаемый предмет, именуемый пистолетом, и разнести другой воображаемый предмет, именуемый мозгом.

Дембицкий умолк и посмотрел на своих слушателей. Здислав лежал на диване с закрытыми глазами; около него сидела Мадзя и, держа брата за руку, не сводила глаз со старика.

— Вы не устали? — спросил Дембицкий.

— Нисколько! — воскликнула Мадзя.

— Напротив, — прибавил Здислав, — все это очень любопытно. Я чувствую, что вы вплотную подошли к решающим аргументам.

— Вы правы, — сказал Дембицкий, — я подошел к самой сути вопроса. Не знаю, будут ли новыми для вас те аргументы, которые я собираюсь привести. Во всяком случае, это мои аргументы, и, вероятно, поэтому я считаю их важными. А пока несколько вопросов. Согласны ли вы, что во всей сфере наших «знаний главной истиной является факт, что мы ощущаем, что мы способны ощущать?

— Разумеется, — ответил Бжеский.

— Согласны ли вы, что наше ощущение является основополагающим фактом? Иначе говоря, что с ним связано не только наше представление о том, что энергия, материя, свет и законы, которые управляют ими, существуют, но и о том, что они, быть может, и не существуют? Мы ведь можем думать о том, что вселенная когда-нибудь погибнет, что изменятся законы природы, что химические элементы подвергнутся разложению; но, думая об этих катастрофах, мы все равно ощущаем, что это наши мысли. Даже представляя себе собственную смерть и небытие, мы делаем это на основе ощущения: подумайте, мы даже небытие представляем себе на фоне нашего ощущения.

— Гм!.. Пожалуй, это верно, — пробормотал Здислав. — Впрочем, вопрос это сложный…

— Но, дорогой мой, — упрекнула его Мадзя, — не говори так! Что же в нем сложного?

— Ну, хорошо, пусть несложный.

— Вы хорошенько подумайте, — настаивал Дембицкий. — Я утверждаю, что механизм нашего ощущения может охватить гораздо больше той части природы, которую мы можем видеть и осязать. В нашем ощущении есть не только зеркала для отражения реальных явлений природы, но есть и ящички, в которых вырабатываются понятия, иногда совершенно противоречащие опыту. Мы, например, никогда не видели остывшего солнца, разрушенной земли, наконец, своего собственного тела в виде разлагающегося трупа. Но обо всех этих вещах мы можем думать…

— Вы хотите сказать, сударь, — перебил его Бжеский, — что человек обладает способностью фантазировать?

— Только это. Но существование фантазии доказывает, что наша душа это не фотографическая пластинка, отражающая чувственный мир, а скорее механизм, который перерабатывает наблюдения из внешнего мира.

— Понимаю.

— Вот и отлично! — продолжал Дембицкий. — А верите ли вы, что наша душа, или развитое ощущение, непроницаема? В том смысле, что я не могу проникнуть в ваше ощущение, а вы в мое?

— Верю.

— Прекрасно! А согласны ли вы с тем, что наше ощущение, то есть душа, едино и монолитно, несмотря на то, что у него существуют такие разновидности, как внутренние и внешние ощущения, память, воображение, желания, радости, гнев и тому подобное?

— Ну, об этом еще можно поспорить…

— Но очень недолго, — перебил Здислава старик. — Ведь то, что мы называем природой, состоит из множества отдельных предметов. Существуют отдельные деревья, отдельные коровы, отдельные мухи, отдельные песчинки, отдельные люди, отдельные лучи света и отдельные изменения, которым подвержены эти лучи. Меж тем в нашей душе так сильно стремление к единству, что мы и природе приписываем единство и говорим: лес, стадо, рой, песчаная отмель, общество, оптика. Все научные теории и все произведения искусства, все занятия человека и все промышленные изделия возникли по той причине, что наша душа упорно навязывает свойственное ей единство тому бесконечному многообразию, которое царит в природе. Правда, существуют предметы, которые на первый взгляд кажутся однородными, например, стол, вода, стена. Однако эта мнимая однородность объясняется лишь несовершенством наших органов чувств; ведь на деле стол, вода и стена состоят из частиц, а те, в свою очередь, из не связанных между собой атомов. Короче говоря, наша душа настолько цельна, что с непреодолимой силой навязывает свою цельность всему окружающему. Она только тогда признает разнообразие, когда ее насильно принуждают к этому органы чувств, которые все время пытаются нарушить цельность представления.