Странные порядки царили в доме Сольских, когда Стефан был маленьким. По временам во всех комнатах главного корпуса и крыльев особняка распахивались настежь двери, и гость с удивлением слышал отдаленный, но быстро приближающийся топот; вскоре перед ним появлялся запыхавшийся мальчуган, который, как жеребенок, проносился по гостиной. Минуту спустя топот слышался вновь, но уже с противоположной стороны. В открытую дверь опять вбегал тот же мальчуган; не обращая внимания на присутствие постороннего, он мчался дальше и исчезал за другой дверью; топот постепенно стихал, а затем доносился с той же стороны, что и в первый раз, и все повторялось сызнова.

Тогда у гостя просил извинения кто-нибудь из родителей, чаще всего мать.

— Вы уж простите, — краснея и опуская глаза, говорила она, — но доктора посоветовали нашему Стефеку побольше двигаться. В город посылать его мы не можем, вот и приходится…

Из-за этого дом Сольских прослыл беспокойным, а маленький Стефек — необузданным ребенком, сущим наказанием господним для родителей. На самом же деле у Стефека была только одна болезнь — избыток сил, и так как ему не разрешали играть в простые детские игры, он выдумывал самые необычные.

Когда мальчику случалось залезть на дерево в саду, отец, мать, тетка, бонна и двое гувернеров целый день потом твердили ему, что лазить по деревьям стыдно, что по деревьям лазят только дети простонародья. Стефек после этого обходил деревья стороной, зато балансировал на чугунной ограде, пугая прохожих.

Увидев, как сын лакея прокатился по лестничным перилам, Стефек последовал его примеру. Но об этом тотчас узнали старшие; отец, мать, тетка, бонна и двое гувернеров принялись толковать ему, что он порочит имя Сольских, что съезжать по лестничным перилам пристало лишь кухаркиным детям. С тех пор Стефек больше никогда не съезжал по перилам, зато однажды, ухватившись за решетку балкона на третьем этаже, повис на руках и обогнул балкон с наружной стороны.

Выбегая во двор или в сад, мальчик любил меряться силами с детьми прислуги. Ему объяснили, что такое общество позорит его. Тогда Стефек прекратил забавы с челядью и начал пробовать свою недюжинную силу на графских и баронских сынках.

— Давай поборемся! — кричал он, встретив какого-нибудь неженку. Потом хватал за бок — мальчика или девочку, безразлично! — и опрокидывал свою жертву наземь. Если попадался мальчуган посильнее, Стефек тут же выпускал его, отскакивал на несколько шагов и, пригнувшись, ударял головою в живот изумленного соперника, который чаще всего даже не понимал, чего этому Сольскому надо.

Из-за этих выходок титулованные юнцы и благовоспитанные девицы сторонились Стефека еще при жизни его родителей. Они называли его уличным мальчишкой, а он платил им презрением. Так Стефек и рос в одиночестве, не понимая, за что его не любят барчуки и почему нельзя водиться с лакейскими ребятами в городе и пастухами в деревне.

Когда мальчику исполнилось тринадцать лет и ни один гувернер уже не брался за его воспитание, отец отдал Стефека в третий класс гимназии. Едва этот приземистый, желтолицый мальчуган с большущей головой и косо посаженными глазами показался на пороге гимназии, как навстречу ему высыпала орава мальчишек.

— Смотрите, смотрите! — визжали они, — Япошка, обезьяна!

В голове у Сольского зашумело; размахивая кулаками, он ринулся в толпу, а когда чьи-то руки вцепились ему в волосы и чьи-то кулаки стали дубасить его по спине, рассвирепел не на шутку.

Вдруг все умолкли и разбежались; Стефек поднял глаза и увидел, что его кулак уткнулся в живот какого-то господина с одутловатым лицом и голубыми глазами.

— За что ты их так колотишь? — спокойным голосом спросил господин.

— А вы спросите у них, как они меня обзывают, — возразил дерзкий мальчуган, готовый накинуться и на взрослого.

Господин кротко посмотрел на него и сказал:

— Ступай на место. Задатки у тебя хорошие, но, видно, дурно направленные.

Это был учитель математики Дембицкий. Оторопевший Стефек пошел в класс, но в его душе что-то дрогнуло. Никто еще не говорил ему, что у него хорошие задатки!

С этого времени между учителем и учеником возникла тайная симпатия. На уроках Дембицкого Стефек сидел спокойней, чем у других учителей, и учился у него гораздо прилежней, а Дембицкий не раз выручал мальчика в гимназии из всяких бед.

В пятом классе, уже после смерти родителей, Стефеку взбрело как-то в голову испытать свою выносливость. Вместо того, чтобы пойти на занятия, он отправился за город и несколько дней скитался без еды и сна. Возвратился он не очень отощавшим, но за этот опыт чуть не вылетел из гимназии; счастье, что за него горячо вступился Дембицкий.

Спустя неделю главный опекун Стефека явился к Дембицкому с просьбой переселиться в особняк Сольских и взять на себя воспитание мальчика, на которого он один из всех окружающих имеет влияние. Но Дембицкий отказался, только попросил Стефека время от времени навещать его.

Гимназисты недолюбливали юного Сольского, хотя было известно, что некоторые ученики учатся за его счет, а кое-кто и живет на его средства. Стефека не любили за резкость и непомерное честолюбие. Раза два ему случалось играть с товарищами в лапту; играл Стефек превосходно, но вот беда — как «горожанин» он никого не слушался, а когда его выбирали «маткой», требовал от остальных такого беспрекословного повиновения, что товарищи обижались и отказывались играть. По окончании шестого класса он предложил нескольким одноклассникам совершить на каникулах экскурсию пешком в Ойцов и Свентокшиские горы. Большую часть дорожных расходов Стефек взял на себя: он снабдил товарищей палками и биноклями, отыскивал самые удобные места для ночлега, захватил две повозки с провизией, а также повара и лакея — словом, хозяин он был неоценимый. Но когда в пути Стефек, не слушая никаких возражений, начал выбирать самые трудные дороги и затевать походы по ночам либо в дождь и в бурю, товарищи в одно прекрасное утро исчезли, не простясь и оставив в повозке бинокли и палки.

Для самолюбивого Стефека это был такой тяжелый удар, что в седьмой класс он уже не вернулся и, обозленный, уехал за границу.

Дембицкий пробудил в нем жажду знаний, и юноша, предоставленный самому себе, пожелал узнать все. Он изучал философию и общественные науки, занимался физикой и химией, посещал политехническое училище и сельскохозяйственную академию, не задумываясь над тем, какой ему прок слушать столько курсов и посещать столько университетов, сколько объездил он за эти десять лет в лихорадочной погоне за знаниями.

Стефек быстро созревал, умственный его кругозор становился все шире, но сердце все больше отдалялось от людей. Аристократов он презирал, помня о своем детстве, а может, и потому, что не терпел рядом с собой равных. Его тянуло к людям бедным и простым, так как ими он мог повелевать; но и они не признавали его власти над собой и порой даже отказывались от его помощи, которую он не умел предлагать. Время, шпаги буршей, пивные кружки и кулаки немецких филистеров смирили буйный нрав Стефека, но сделали его желчным.

Ведь он хотел людям добра! Он даже готов был раздать нуждающимся все свое состояние! И если ему нравилось подчинять людей своей воле, то ведь он, не колеблясь, пожертвовал бы жизнью ради тех, кто был бы ему послушен. Однако никто и не догадывался о его чувствах. Напротив, люди не раз отдавали предпочтение тем, кто предлагал свои услуги с поклонами и улыбками, а затем прибирал легковерных к рукам.

Кланяться, улыбаться, навязываться Сольский не умел, и постепенно между этим суровым, хмурым человеком и окружающими вырастала стена недоверия. Его сердечный жар никого не согревал, зато гордость была видна всем, и если он оказывал кому-нибудь большую помощь, это называли капризом.

Однажды в кабачке, где кутили прусские офицеры, Стефан вступился за охмелевшего бурша, и ему пришлось драться на дуэли. Товарищи-студенты, желая почтить храбреца, избрали его председателем комитета по празднованию юбилея одного из профессоров. Сольский отвалил кучу денег на подарок юбиляру и на угощение для товарищей, что еще больше укрепило его популярность.