В такой роли выступал Мельницкий в мечтах пани Ляттер и в такой роли он должен выступить в действительности: он человек порядочный и привязан к ней. Если мужчина серьезно любит женщину, нет такой жертвы, на которую бы он ради нее не пошел, которую не молил бы принять от него.

«А я ему за это, — думала пани Ляттер, — буду шить тепленькие фуфаечки и готовить сладкую ромашечку! Ведь этому милому старичку, кроме покоя и ромашки, ничего и не надо, он будет самым лучшим из моих мужей».

В эту минуту телега стукнула о камень и остановилась перед корчмой, где стояло несколько телег и разговаривала кучка крестьян.

Пани Ляттер очнулась, огляделась и, силясь собраться с мыслями, спросила:

— Что это?

— Да перевоз, — ответил возница. — Только вот нынче ночью вода разлилась и паром унесло.

Пани Ляттер с помощью крестьянина и корчмарки соскочила с телеги, краснея и за свой экипаж и за окружение, в котором она очутилась по воле судьбы.

«Я совсем сошла с ума! — подумала она. — Бросила пансион, слоняюсь по корчмам!»

Было десять часов утра. Пани Ляттер расплатилась с возницей и в смущении смотрела на облупленную корчму, на телеги и крестьян, стоявших посреди грязи, особенно же на красную крышу, которая виднелась между обнаженными деревьями на том берегу реки.

«И зачем я, несчастная, приехала сюда? — думала она. — А если Мельницкий удивится и примет меня, как чужую? Ведь он мне чужой человек!»

Повернувшись к корчмарке, которая держала уже в руках ее саквояж, она спросила:

— Пан Мельницкий там живет?

— Вон за рекой, на самом бережку.

— Он дома?

— Должно быть, дома. Праздники скоро, так все по домам сидят. А тут еще вода разлилась.

— Я хочу поехать туда, к пану Мельницкому, — сказала пани Ляттер.

— Поехать-то можно, да вот беда, паром унесло. Ну, да его мигом пригонят, оглянуться не успеете.

— А моста у вас нет?

— Отродясь у нас моста не бывало. Так вот люди на пароме и переправляются. Ну, сегодня его сорвало и вниз унесло, да наши уж поехали туда верхом, скоро пригонят, — пояснила корчмарка.

— Как же мне быть?

— Да никак. Подождете парома и на пароме махнете на тот берег.

Пани Ляттер беспокойно заходила, с отвращением минуя грязь, в которой тонули ее башмаки.

— Лодки у вас нет? — спросила она.

— Нет. У пана Мельницкого, верно, есть, а у нас нету.

— А когда же пригонят паром? — спросила она со все возрастающей тревогой.

— Да уж не поздней, как к полудню.

— А может, только вечером?

— Может, и до вечера провожжаются. Поехали верхом, а вот поймали ли, неизвестно, — пояснила говорливая корчмарка.

Пани Ляттер снова почувствовала, что земля уходит из-под ее ног. Она боялась войти в корчму, боялась взглянуть на небо, ей казалось, что небесная лазурь вот-вот начнет обсыпаться, как штукатурка, и валиться кусками на землю. В голове у нее шумело, в глазах рябило.

Корчмарка, хоть и простая баба, заметила странное выражение лица пани Ляттер, но все приписала усталости.

— Заходите в хату, пани, — сказала она, — может, соснете или покушаете чего, а они тем временем приедут…

И она ввела пани Ляттер в свою спаленку, где стояли две высокие постели и диванчик, обитый ситцем. Стены были увешаны картинами военного и религиозного содержания.

Пани Ляттер присела на диванчик и уставилась на одну картину, вышитую гарусом и изображавшую какого-то святого. Из корчмы тянуло винными парами и табачным дымом и долетали громкие голоса людей, ждавших парома. Пани Ляттер смотрела на картину и думала:

«Малиновская уже, наверно, в пансионе, а с нею и ее союзник Згерский. Любопытно, не перегрызутся ли они при дележе добычи? А как, наверно, торжествует Говард! Ну теперь уж она возьмет в свои руки бразды правления, начнет вводить реформы. К вечеру весь город заговорит о моем бегстве, а завтра… об этом узнает даже эта руина Дембицкий… Представляю себе, какой у него будет глупый вид!.. Он, наверно, подумает, что это бог наказал меня за него. Эленка, конечно, отдыхает после серенад, а Казик… Ах, мыслимо ли это, что из невинных детей вырастают такие страшные чудовища!»

Вошла корчмарка.

— Пригнали паром? — срываясь с диванчика, спросила пани Ляттер.

— Еще нет, ну, да они мигом приедут… Вот-вот заявятся. Не поджарить ли вам, пани, яичницу? Или, может, чаю дать с араком?

— Дайте арака, — тихо сказала пани Ляттер, вспомнив, что вина уже нет.

Корчмарка принесла бутылочку арака и стакан. Когда она вышла, пани Ляттер вылила в стакан весь арак и выпила залпом. Она затрепетала, вино ударило ей в грудь и голову.

Она посмотрела на часы, было два часа пополудни.

«Как время пролетело?» — подумала она с удивлением. Ей казалось, что в спаленке корчмарки она провела самое большее четверть часа.

Ею снова овладела тревога, и она вышла из корчмы посмотреть, не пришел ли паром. Однако на желтой, стремительно мчавшейся воде ничего не было видно.

Пани Ляттер отвернулась, и взгляд ее упал на крышу, красневшую между деревьями. Словно загипнотизированная, пошла она вдоль реки, чтобы, остановившись напротив усадьбы, посмотреть на нее хотя бы с этого берега. А может, в эту минуту со двора выйдет Мельницкий и заметит ее? Ведь отсюда так близко…

Она отошла с полверсты от корчмы, впиваясь глазами в тот берег. И вдруг, — ей показалось в эту минуту, что она бросится сейчас туда вплавь, — напротив, в каких-нибудь двухстах шагах, она увидела парк, весь заросший старыми деревьями, а в том месте, где река делала излучину, под огромной липой почерневшую от старости скамейку… Даже кора на липе была в трещинах.

Мечты пани Ляттер сбылись. Вот он, парк, который она столько раз видела в своих снах наяву. Вот она, скудная картина, осененная покоем от земли до самого неба.

Пани Ляттер бросилась бежать вдоль берега.

— Боже, — говорила она, — пошли же мне…

Неужели это обман зрения? На пригорке, между деревьями, видна перевернутая вверх днищем белая лодка, а шагах в пятнадцати от нее медленно бредет какой-то человек.

— Эй! Эй! Послушайте! — крикнула она.

Человек повернулся.

— Переправьтесь сюда на лодке!

— Нельзя, это лодка пана…

— Тогда сходите к нему…

Человек махнул рукой и направился дальше.

— Я вам рубль дам!.. Часы!.. — кричала она в беспамятстве.

Он отвернулся и исчез между деревьями.

— Эй, эй! Послу…

И, распростерев руки, она бросилась в реку.

Удар и пронизывающий холод отрезвили ее. Она не понимала, где она, только чувствовала, что тонет. Отчаянным движением она вынырнула на поверхность, и из груди ее вырвался вопль:

— Дети мои!..

Водоворот увлек ее и бросил на дно. На минуту у нее захватило дух, сердце колотилось в груди, как разбитый колокол, и это было самое неприятное мгновенье. Однако вскоре ею овладела такая непобедимая апатия, что ей не хотелось даже шевельнуть рукой. Ей чудилось, что неведомая сила уносит ее в бездонный и безбрежный океан и что она в то же время просыпается от тяжелого сна. За один краткий миг ей представилась вся ее жизнь, которая была лишь каплей в океане какой-то более полной и широкой жизни.

Она стала вспоминать что-то такое, чего никогда не видала на земле, и пришла в изумление.

«Так вот оно как!» — подумалось ей.

Она почувствовала под рукою ветвь, но ей не хотелось уже за нее ухватиться. Вместо этого она открыла глаза, — ей чудилось, что сквозь желтую толщу воды она начинает видеть иной мир, свободный от забот, разочарований, ненависти…

Через несколько минут по ту сторону реки человек, с которым разговаривала пани Ляттер, и с ним еще какой-то другой пришли на берег с веслами. Они стали смотреть, кричать; наконец, медленно повернули опрокинутую лодку, столкнули ее на воду и переправились на другую сторону.

— Примерещилось тебе, — сказал другой. — Никого тут нету.