— Все они за границей, но скоро должны вернуться, — отвечала панна Жаннета. — Ада хочет сдать экзамен на доктора естественных наук, Эленка и Сольский, кажется, помолвлены; но они все время то мирятся, то рвут отношения. Эля, видно, так же деспотична, как пани Ляттер, а Сольский ревнив. Не пойму я их. Сворачивай в ворота и заезжай во двор, — крикнула панна Жаннета извозчику.

Спустя несколько минут Мадзя с бьющимся сердцем поднималась по хорошо знакомой лестнице пансиона. Девушку поразила тишина, царившая в коридорах, и отсутствие пансионерок, которые прежде вечно носились из класса в класс.

— Пани начальница у себя? — спросила Жаннета у служителя в черном, наглухо застегнутом сюртуке, с проседью в волосах, который стоял около лестницы, вытянувшись в струнку, как солдат.

— Пани начальница… — начал он и — смолк.

Дверь отворилась, и какой-то господин стал с поклонами пятиться задом из комнаты, в глубине которой слышался мягкий голос панны Малиновской.

— …как только она попадет в пансион, ей нельзя будет выходить в город.

— Категорически? — продолжая отвешивать поклоны, спросил господин.

— Да.

Господин спустился с лестницы, и Мадзя увидела перед собой панну Малиновскую. На ней было такое же темное платье, и лицо ее было так же спокойно, как полгода назад. Только красивые глаза приобрели стальной блеск.

— А, панна Бжеская, вы уже здесь? — сказала начальница и поцеловала Мадзю в лоб. — Можете ли вы сегодня в пять часов поехать со мной к своим воспитанницам?

— Конечно, сударыня!

— Панна Жаннета, займитесь панной Бжеской.

— Можно мне поздороваться с моими бывшими ученицами? — робко спросила Мадзя.

— Конечно, Петр, завтрак для панны Бжеской! Потом можешь отослать письмо, которое я сегодня дала тебе…

— Для отправки пани Коркович, — подхватил служитель, стоявший навытяжку.

— Я сообщила пани Коркович о вашем приезде и предупредила, что мы будем у них в пять часов, — сказала пани Малиновская Мадзе и пошла наверх.

Мадзя в остолбенении смотрела на панну Жаннету, увидев, что начальница исчезла в коридоре третьего этажа, та покачала головой и прошептала:

— Ну-ну!

Тут приоткрылась другая дверь, и в щелке показалась девочка, которая делала знаки рукой и шептала: «Тсс! Тсс! панна Магдалена!»

Мадзя вошла с Жаннетой в класс, где собралась кучка младших и старших воспитанниц.

— Пани начальница разрешила вам поздороваться с панной Магдаленой, — сказала Жаннета.

Девочки окружили Мадзю и, целуя ее, заговорили наперебой:

— Мы видели в окно, что вы приехали! Вы к нам? Нет, к Корковичам. Ах, если бы вы только знали, какие у нас строгости! А знаете, в июле умерла Зося Пясецкая…

— У меня по всем предметам отлично, я получила первую награду, — громче других говорила красивая брюнетка с бархатными глазами.

— Милая Мальвинка, да не хвастайся ты так!

— А ты, Коця, не мешай. Я ведь была ученицей панны Магдалены, и ей будет приятно узнать, что во всем пансионе я самая способная.

— Знаете, панна Магдалена, бедная Маня Левинская так и не кончила шестой класс.

— А, это ты, Лабенцкая! Как поживаешь! — спросила Мадзя. — Почему же Маня не кончила?

— Она должна жить у своего дяди Мельницкого. Помните, такой толстяк. После смерти пани Ляттер его разбил паралич, и Маня за ним ухаживает.

— Вы совсем меня забыли. А я так по вас скучаю!

— Да что ты, Зося, вовсе не забыла!

— Мне столько надо сказать вам! Пойдемте к окну.

Зося увлекла Мадзю к окну и зашептала:

— Если вы его увидите… Ведь он скоро должен вернуться…

— Кто, Зося?

— Ну… пан Казимеж Норский…

— Ты все еще думаешь о нем? И это в шестом классе! — огорченно воскликнула Мадзя.

— Нет, я совсем о нем не думаю. Пан Романович в тысячу раз лучше! Ах, панна Магдалена, какую он за лето отпустил красивую бороду!

— Ты ребенок, Зося!

— Вовсе не ребенок, я умею уже презирать. Пусть женится на этой монголке.

— Кто, на ком? — бледнея, спросила Мадзя.

— Казимеж на Аде Сольской, — ответила Зося.

— Кто тебе наболтал таких глупостей?

— Никто не наболтал, никто ничего не знает, только… чует мое сердце. Ах, недаром сидят они в Цюрихе!

В дверь постучали. Девочки бросились врассыпную, как стайка воробьев при виде ястреба. Вошла горничная и позвала Мадзю завтракать.

В комнате начальницы Мадзя застала седенькую, худенькую, но очень подвижную старушку.

— Я здешняя хозяйка, — весело сказала старушка. — Дочки нет, так что позвольте предложить вам…

Старушка была похожа на докторшу Бжескую, и растроганная Мадзя поцеловала ей руки.

— Присаживайтесь, дитя мое, простите, не помню, как звать вас?

— Магдалена.

— Присаживайтесь, панна Магдалена! Я налью вам кофе, вы, наверно, устали. И булочку намажу маслом. Я это умею.

— Большое спасибо, я не ем масла, — прошептала Мадзя, не желая вводить в расходы свою покровительницу.

— Вы не хотите масла? — удивилась старушка. — Что, если об этом узнает Фелюня? Избави бог! Она считает, что без масла хлеб ничего не стоит. Мы все здесь должны есть масло.

Итак, Мадзя ела булочку с маслом, и в сердце ее это отозвалось тихой печалью. Когда у родителей на полдник подавали в беседке кофе, булочку тоже ели только с маслом… Что поделывают теперь майор, ксендз, папа с мамой? Ах, как тяжело покидать родной дом!

Старушка, угадав, быть может, ее печальные мысли, сказала:

— Вы теперь, наверно, надолго в Варшаву, как и мы? Фелюня уже очень давно не была в деревне.

— Ах нет, нет, сударыня! — запротестовала Мадзя. — Через год я, может, вернусь домой. Я хочу открыть небольшой пансион, — прибавила она, понизив голос.

— В Варшаве? — живо спросила старушка, глядя на Мадзю испуганными глазами.

— О нет, что вы! В Иксинове.

— Иксинов?.. Иксинов?.. У нас нет ни одной ученицы из Иксинова. Что ж, может, оно и хорошо. Вы бы присылали к нам учениц в старшие классы.

— Ну конечно, только к вам, — ответила Мадзя.

Старушка успокоилась.

В соседнюю гостиную, куда дверь была полуотворена, вошла начальница, а за нею какая-то дама.

— Я согласна платить четыреста, — говорила дама. — Что ж, ничего не поделаешь!

— У меня для вашей девочки уже нет места, оно вчера было занято, — отвечала начальница.

Минута молчания.

— Как же так? Ведь может же в таком просторном дортуаре поместиться еще одна кроватка, — снова с беспокойством заговорила дама.

— Нет, сударыня. У нас количество учениц определяется размерами помещения. Либо много воздуха, либо малокровие, а я не хочу, чтобы в моем пансионе дети страдали малокровием.

Дама, видно, собралась уходить.

— Пани Ляттер никогда не была такой несговорчивой, — сказала она с раздражением в голосе. — До свидания, сударыня!

— Потому-то и кончила плохо. До свидания, сударыня! — ответила начальница, провожая даму в коридор.

Мадзю поразила решительность панны Малиновской, но еще больше лицо ее матери. Во время разговора в гостиной на лице старушки испуг сменялся гордостью, гнев — восторгом.

— Она всегда такая, моя Фелюня! — сложив руки и тряся от волнения головой, говорила мать. — Какая это исключительная женщина! Не правда ли, панна… простите, панна…

— Магдалена, — подсказала Мадзя.

— Да, да, панна Магдалена… вы уж меня извините. Не правда ли, Фелюня необыкновенная женщина? Во всяком случае, я другой такой не встречала.

На пороге показалась начальница.

— Ну как, мама, — спросила она, — белье у Гневош сходится со списком?

— Белья у нее достаточно, — ответила старушка, — но списка никакого нет.

— По обыкновению! Гневош сегодня вместо прогулки пересчитает с вами белье и составит список, а когда отец навестит ее, даст ему список на подпись. Вечный беспорядок!

Затем панна Малиновская обратила свой спокойный взор на Мадзю.

— Прошу, панна Магдалена, ваши вещи в бывшей комнате Сольской. До пяти часов вы можете занять эту комнату. До этого времени вы свободны.