— Я просто хочу тебя держать, — сказал он. — Сейчас этого достаточно.

Устраиваясь поудобнее, она придвинулась к нему еще ближе.

— Ладно, это тоже неплохо.

А оно и впрямь было.

И на удивление пугало.

— Роф?

— Да?

— Ты в порядке?

Прошло немного времени прежде чем он смог ответить, пока не уверился, что его голос будет звучать спокойно, уравновешенно и безо всякого долбаного дерьма.

— О да, я в порядке. Все замечательно.

Он поглаживал ее руку, пробегая пальцами вверх и вниз по ее бицепсу, и молился, что бы она в это поверила… и клялся, что то, что происходило по соседству, всего лишь в нескольких шагах по коридору, никогда-никогда не случится с ними.

Без шуток. Их паре подобный кризис не светит.

Слава Деве-Летописеце.

Конечно же, Лэйла не смогла заснуть.

Когда она сказала Куину уйти, то и впрямь подразумевала то, что говорила ему о своем нежелании держать лицо в его присутствии. Но не смешно ли, что даже наедине с собой она не впала в истерику. Ни слез. Ни проклятий.

Она попросту лежала на боку свернувшись клубком, разум отступил в глубины ее тела, постоянно отслеживая всю боль и судороги, тем самым доводя ее до безумия. Однако, ничто не менялось. Как будто некая часть ее была убеждена в том, что если бы она знала на какой она стадии, то смогла бы, хоть как-то, контролировать процесс.

Что, естественно, было полной херней, как сказал бы Куин.

Его образ в клинике с прижатым к горлу целителя кинжалом, как будто сошел со страниц одной из книг в библиотеке Святилища… драматический эпизод чьей-то чужой жизни.

Однако ее наблюдательный пункт на кровати, напомнил ей о том, что это не тот случай.

Стук в дверь оказался тихим, по-видимому — женский.

Лэйла закрыла глаза. Как бы она не ценила ту добрую душу, что ожидала ответа, уж лучше бы стучавший остался в коридоре. Короткий визит королевы чрезмерно ее утомил, хотя она и была признательна за него.

— Да. — Ее голос был так тих, что лишь ее собственные уши смогли расслышать его; она прочистила горло. — Да?

Дверь открылась и сначала Лэйла не смогла узнать, кто вышел из тени, что заполнила пространство у входа. Фигура была высокой. Сильной. Однако это не мужчина…

— Пэйн? — спросила она.

— Можно войти?

— Да, конечно.

Когда Лэйла попыталась сесть, дева-воительница махнула, чтобы она снова легла, и закрыла дверь.

— Нет, нет, пожалуйста… отдыхай.

Одна лампа оставалась включенной на комоде, и в ее мягком свете единокровная сестра воина Братства Черного Кинжала, Вишеса, выглядела довольно грозно, бриллиантовые глаза словно сверкали на ее волевом лице.

— Как ты? — тихо спросила женщина.

— В полном порядке. А ты?

Женщина двинулась вперед.

— Мне так жаль, что ты оказалась… в таком состоянии.

Ох, как Лэйле хотелось, чтобы Фьюри или остальные никому ни о чем не рассказывали. Опять же, ее отъезд был достаточно драматичным и не мог не вызвать обеспокоенных вопросов. И все же она предпочла бы избежать этого нежелательного, хотя и полного сочувствия вторжения в свою личную жизнь.

— Спасибо за добрые слова, — прошептала она.

— Можно мне сесть?

— Конечно.

Она ожидала, что женщина присядет на один из стульев, в соответствии с правилами приличия. Но Пэйн не стала. Она подошла к кровати и опустилась рядом с Лэйлой.

Вынужденная хотя бы казаться хорошей хозяйкой, Лэйла подтянулась вверх и поморщилась, когда серия судорог заставила ее замереть на полпути.

Пэйн тихо выругалась, а Лэйле пришлось лечь обратно. Срывающимся голосом она сказала:

— Прости, но сейчас я не в состоянии принимать посетителей… неважно насколько ты желаешь добра. Спасибо, что выразила сочувствие…

— Знаешь ли ты, кто моя мать, — прервала ее Пэйн.

Лежа на подушке, Лэйла покачала головой.

— Пожалуйста, просто оставь…

— Знаешь? — резко спросила она.

Лэйле внезапно захотелось расплакаться. У нее просто не хватало сейчас сил для подобного разговора… да еще и о мамэн. Не тогда, когда она теряла своего малыша.

— Пожалуйста.

— Я рожденная Девой-Летописецей.

Лэйла нахмурилась, когда до нее дошел смысл слов, несмотря на душевную и физическую боль.

— Прости?

Пэйн глубоко вздохнула, словно откровение не было поводом для радости, а скорее неким проклятьем.

— Я плоть от плоти Девы-Летописецы, давным-давно рожденная ею, и была скрыта от глаз любых третьих лиц и от Избранныхс их архивами.

Лэйла моргнула от потрясения. Внешний вид возвышавшейся над ней женщины был своеобразной загадкой, но естественно она не задавала никаких вопросов, поскольку это было не ее дело. В одном она была твердо уверена, нигде и никогда не упоминалось о том, что святейшая матьнекогда родила ребенка.

На самом деле, вся структура системы веры базировалось на том, что этого не случалось.

— Как это возможно? — выдохнула Лэйла.

Бриллиантовые глаза Пэйн были серьезны.

— Не то, чтобы я себе этого желала. И мне не хочется об этом говорить.

В последовавшем напряженном моменте нельзя было не узреть правду в словах женщины. Или сильнейший гнев, о причине которого Лэйла могла только догадываться.

— Ты святая, — с благоговением произнесла Лэйла.

— Ни в малейшей степени, уверяю. Но происхождение дало мне определенную… как бы это сказать? способность.

Лэйла напряглась.

— И какую же?

Бриллиантовые глаза Пэйн даже не дрогнули.

— Я хочу тебе помочь.

Лэйла положила руку на низ живота.

— Если ты имеешь в виду покончить с этим скорее… то нет.

Малыш внутри нее на такой драгоценно-короткий срок. Неважно как долго продолжится боль, она не собиралась жертвовать ни минутой того, что, несомненно, является ее первой и единственной беременностью.

Она больше никогда не пройдет через это. В будущем, когда ее снова накроет период жажды, Лэйла воспользуется лекарствами, вот и все.

Пережить подобную потерю хоть раз более чем достаточно.

— Если ты веришь, что можешь остановить это, — вернулась к теме разговора Лэйла, — это невозможно. Никто ничего не сможет сделать.

— Я не была бы так уж в этом уверена. — В глазах Пэйн появилось сосредоточенность. — Мне просто хотелось бы посмотреть, смогу ли я сохранить твою беременность. Если позволишь.

***

В заброшенном здании школы для девочек «Браунсвик», мистер Си расположился в бывшем кабинете директрисы.

Об этом ему сказала треснутая табличка снаружи.

Так как отопления в здании не было, температура в помещении ничем не отличалась от температуры на улице, но благодаря крови Омеги, холод не был проблемой. За что, мать его, большое ему спасибо: на другом конце заросшей, покрытой снегом лужайки, в главном общежитии, мертвым сном спали около пятидесяти лессеров.

Если бы те ублюдки потребовали тепла или еды, ему бы чертовски не повезло.

Но нет, все, что ему требовалось им предоставить — это убежище. Вступление в Общество Лессенинг позаботилось обо всем остальном… и то, что им приходилось отключаться от сознания каждые двадцать четыре часа, было облегчением.

Ему требовалось время подумать.

Иисус Христос, ну и бардак.

Испытывая порыв начать расхаживать по кабинету, он собирался отодвинуться на кресле, но вспомнил, что сидел на перевернутом ведре из-под штукатурки.

— Проклятье.

Оглядев обветшалую комнату, он отметил свисающую пластами штукатурку с потолочных перекрытий, заколоченные окна и дыру в половицах в углу. Место было подстать обнаруженным им банковским счетам.

Ни бабла. Ни боеприпасов. Оружие, которое могло использоваться, причиняло лишь тупую травму, и на этом все.

После продвижения по службе он был на чертовском подъеме, преисполненный планов. А сейчас же перед ним предстала картина отсутствия наличности, ресурсов и вообще всего остального.