Блэй поднялся и пересек разделявшее их расстояние. Когда родители обняли его, он сделал глубокий вздох и снова превратился в ребенка, которым был когда-то целую вечность назад. Отцовский лосьон после бритья пах все также, и шампунь матери по-прежнему напоминал летнюю ночь, а от запаха лазаньи из духовки, заурчал живот.

Все так же, как и всегда.

«Время действительно относительно», подумал Блэй. Несмотря на то, что он стал выше и шире, и произошло так много всего, этот союз — этих мужчины и женщины — был его фундаментом, его прочным основанием, его не идеальным, но хорошим стандартом. И когда Блэй стоял в кольце знакомых, любящих объятий, он мог свободно дышать и сбросить все ощущаемое им напряжение.

Было нелегко рассказать отцу, подобрать слова, пробиться через «безопасность», заключенную в отсутствии необходимости рисковать изменить свое мнение о воспитавшем и как никто любившем его мужчине. Если бы тот не поддержал его, если бы предпочел ценности глимеры подлинному Блэю? Ему пришлось бы взглянуть на кого-то, кого он любил, в совершенно другом свете.

Но этого не случилось. А теперь? Он чувствовал себя так, словно прыгнул со здания… а приземлился на мягкий такой безопасный и надежный «Вандер Брид» ⁷⁸; однако его семья не просто прошла через самое трудное испытание своей прочности, а одержала полную победу.

Когда они разомкнули объятья, отец положил на лицо Блэя свою ладонь.

— Мой сын навсегда. И я всегда с гордостью называю тебя своим сыном.

Когда мужчина уронил свою руку, кольцо с печаткой на его руке отразило свет ламп над головой и золото сверкнуло желтизной. Узор, выгравированный в драгоценном металле, был точно тем же, что и на перстне Блэя… и, проведя пальцем по знакомым линиям, он понял, как ошибочно воспринимала кольца глимера. Предполагалось, что все эти печатки, окажутся символами этого места сейчас, уз, которые усиливали и улучшали переплетенные жизни людей, обязательств матери к отцу, отца к сыну, матери к ребенку.

Но, как часто бывало в случаях с аристократией, понятие ценности искажалось, за основы были взяты золото и гравировки, а не сами люди. Глимеру заботила видимость, а не суть — пока дерьмо снаружи выглядело привлекательным, ты мог быть гнилым или совершенно развращенным внутри, и они по-прежнему спокойно относились бы к этому.

В случае Блэя? Общность была сутью.

— Думаю, что лазанья готова, — сказала мама, чмокнув обоих. — Почему бы вам уже ни сесть за стол?

Мило и привычно. И таким образом благословенно.

Пока Блэй с отцом перемещались по кухне, доставая серебро, тарелки и матерчатые салфетки в оттенках красного и зеленого, Блэй чувствовал себя немного обалдевшим. По-сути, он пребывал под огромным кайфом, связанным с тем, что выложив все как на духу, он обнаружил, что все, на что он надеялся, фактически у него уже было.

И все же, немного позднее, сидя за столом, он ощутил, как вернулась владевшая им пустота, словно только войдя в теплый дом, он вынужден был уйти и вернуться на холод.

— Блэй?

Он встряхнулся и потянулся принять протянутую ему тарелку, наполненную с любовью приготовленной мамой домашней стряпней.

— О, выглядит потрясающе.

— Самая лучшая лазанья на планете, — прокомментировал его отец, разворачивая салфетку и подталкивая очки с кончика носа. — Положи мне, пожалуйста, крайний кусочек.

— А то я не знаю, как тебе нравятся хрустящие кусочки. — Блэй улыбнулся родителям, когда мама лопаточкой подцепила один угловой кусочек. — Два?

— Да, пожалуйста. — Глаза его отца были прикованы к посудине. — Идеально.

В течение некоторого времени в кухне не раздавалось ни звука, кроме тихого жевания.

— Расскажи нам, как дела в особняке? — попросила мама, глотнув воды. — Произошло что-нибудь интересное?

Блэй выдохнул.

— Куина приняли в Братство.

У родителей отвисла челюсть.

— Какая честь, — выдохнул отец.

— Разве он не заслужил этого? — Мама Блэя покачала головой, ее рыжие волосы замерцали на свету. — Ты всегда говорил, что он отличный боец. И я знаю, насколько ему туго пришлось… и, как я уже говорила, в ту ночь, когда познакомилась с ним, этот мальчик украл мое сердце.

«У нас двоих», подумал Блэй.

— У него будет ребенок.

Его отец уронил вилку и закашлялся.

Мать протянула руку и похлопала мужа по спине.

— С кем?

— С Избранной.

Полнейшая тишина, нарушенная только шепотом матери:

— Вот это да.

И подумать только, он держал настоящую драму в себе.

Боже, та ссора, что произошла у них в тренировочном центре. Он снова и снова прокручивал ее в голове, вспоминал каждое вырвавшееся из его рта слово, каждое обвинение, каждый отказ. Он ненавидел кое-что из того, что сказал, но остался при своем.

Черт, возможно, его речь и правда возымела эффект. О чем сожалел.

Тем не менее, шанса извиниться не представилось. Куин почти исчез с радара. Боец больше не появлялся на общественных трапезах, а если и показывался, то не в дневное время в тренировочном зале учебного центра. Может он нашел утешение в комнате Лэйлы. Кто знает.

Пару секунд Блэй размышлял, как много для него значит это время с семьей и их принятие его… и снова и снова чувствовал себя засранцем.

Боже, он так вышел тогда из себя, наконец-то после всех этих лет метаний туда-сюда наступил переломный момент.

«И нет возврата назад», подумал он.

«Хотя, по правде сказать, его никогда и не было».

— Эй? — Ожидая ответа бабули, Сола поставила ступню на первую ступеньку и облокотилась на перила. — Ты наверху? Я наконец-то дома.

Сола глянула на часы. Десять вечера.

Что за неделя. Она согласилась поработать частным детективом для одного крупного манхэттенского адвоката по бракоразводным процессам… который подозревал свою собственную жену в измене. Как оказалась, по сути дела, женщина изменяла, с двумя разными людьми.

Расследование заняло у Солы ночи и ночи работы, и когда она, наконец-таки, свела концы с концами — разумеется — затерялась аж на целых шесть дней.

Время, проведенное вдалеке, пошло на пользу. А ее бабушка, с которой она связывалась каждый день, больше не докладывала ни о каких посетителях.

— Ты спишь? — позвала Сола, хотя это и было глупо. Женщина ответила бы, если бы бодрствовала.

Бросив это дело, она прошла в кухню и ее глаза незамедлительно метнулись к окну над столом. Мысли об Эссэйле не выходили из ее головы… и где-то глубоко в душ е,она понимала, что, скорее всего, ухватилась за свой маленький проект в Большом Яблоке ⁷⁹, чтобы проложить между ними хоть какое-то подобие дистанции, а не ради неотложной нужды заработать или дальнейшего продвижения в ее побочной карьере сыщика.

После стольких лет заботы о себе и бабуле, происходящая с ней в его присутствии утрата контроля, не была ей подругой. В этом мире ей было не к кому обратиться кроме себя самой; у нее не было родителей; когда она не работала, у нее не было денег. И она отвечала за восьмидесятилетнюю старушку с медицинскими счетами и снижающейся подвижностью.

Как в любом занюханном романе пока ты молод и происходишь из обычной семьи, ты можешь позволить себе потерять голову, потому что у тебя всегда есть страховочная сетка.

В ее случае, страховкой была сама Сола.

И она просто молилась, чтобы после недельного перерыва встреч с ним…

Удар пришелся сзади в затылок, сотрясая ее до самых коленей, и те подогнулись. Падая на линолеум, девушка хорошо рассмотрела обувь ударившего ее человека, мокасины, но не модные.

— Подними ее, — произнес мужчина приглушенным голосом.

— Сначала я ее обыщу.

Сола закрыла глаза и сохраняла неподвижность, пока ее переворачивали и шмонали грубые руки; ее парка тихо шелестела, пояс штанов рывком сдернули с бедер. У нее отобрали пистолет вместе с iPhon-ом и ножом…