—Что до того: есть Вездесущий или его нет, вечен или конечен мир, тождественны ли душа и тело, будет ли совершенный жить после смерти? Помогут ли размышления о неведомом избежать страданий и прервать цепь перерождений? Никогда! — ответил отцу Клименту бурят. — Потому Будда всегда отклонял такие вопросы.
—Человек, — это придуманная Богом звуковая игрушка. Так что, если Он дернет за одну ниточку — получится одна нота или одно па, если за вторую — другие. Поэтому пусть всякий мужчина и всякая женщина проводят свою жизнь, играя в занимательнейшие игры, — подмигнул ассириец танцовщице.
—Радость порождается спокойствием, спокойствие порождается справедливостью, а справедливость происходит от соблюдения законов истинного пути. Тогда музыка, пение и танцы служат урегулированию желаний, — возмущенный выступлением самозванца, поставил его на место Ван.
Покоренный собственной речью, китаец положил голову на колени танцовщице и блаженно закрыл глаза, но ассириец не давал ему покоя. Он отобрал решето у одной из прихожанок и, тряся им, начал подпрыгивать на вершине.
Восхищенная пляской танцовщица невольно радостно замахала в ответ. Ван в последний момент сумел удержать порыв девицы и назидательно наставил ее:
—Когда душа властвует над страстями, жизнь — справедлива, если же окажется в их власти, то несправедлива.
Сорвав аплодисменты буддиста, Ван с последними словами повлек танцовщицу на землю.
Не замечая перепалки, которую затеяли перс с китайцем из-за танцовщицы, отец Климент вскричал:
—Благодарю вас, боги, что снизошли ко мне! — Затем, повернувшись к юноше, он пояснил ему: — Совершенное знание Бога наступает, когда человек начинает видеть Его во всех человеческих фигурах: святом и грешнике, невинном и порочном. Достигший такого ощущения Бога пересекает границу добра и зла, поднимается выше добродетели и порока, чувствует действие Божественного во всем.
"Любопытное, однако, местечко, — задумался Луций. — Свет струится с неба потоком из какого-то невидимого источника, и вообще в атмосфере попахивает чем-то необычным. Судя по всему, когда-то в прошлом здесь действительно было ритуальное место поклонения Предвечному. Не случайно тут божественное нисходит на обычных людей, что отец Климент мне наглядно демонстрирует. Хоть это-то я понимаю, — отвесил себе юноша сомнительный комплимент. — Интересно, научусь ли я когда-нибудь, подобно отцу Клименту, видеть скрытое за людской оболочкой?"
Священник закрыл глаза, воздел руки к небу и забормотал:
Смотрю
слушаю
чувствую
раскрываюсь красоте
вне красоты
форме бесформенной формы
немыслящему уму
неразумной мысли
неопределенному
неоценимому
неведомому
свету вне света...
—Вижу! — вдруг закричал он. Луций посмотрел вслед за отцом Климентом на небо, и тотчас горячая волна обдала его лицо. Он прикрыл глаза ладонями и прижался к земле, чтобы его не смело воздушной волной. Глухой грозный рокот пронесся над ним, будто одновременно зарычали тысячи медведей.
Небо над головами прихожан померкло, и на нем зловеще вспыхнула тусклым пламенем красная точка. Разрастаясь, она набухла, как почка сирени, вдруг взорвалась и красной волной побежала по небосклону. Отрывающиеся от волны капельки белели, теряя цвет, и, как рои мошек, застывали на месте, рождая звезды.
Потрясенный раскрывшейся перед ним картиной мироздания, священник подошел к юноше, обнял его за плечи, насильно развел сомкнутые руки и заговорил:
—Серебряные лучи жизненной энергии прошивают пустоту, превращая ее в первоздание Единого Ума. Как обращенный к Предвечному, неведомо существующему с внешней стороны паутины, сплетенной в космосе лучами жизненной энергии, Ум един, как обращенный к Земле множественен в истекающих серебряных струях. Паутина напрягается и колеблется, безуспешно пытаясь познать Предвечного. Отворяясь Логосу, запечатленному в космических лучах, Ум познает себя. Мысля свое содержание — идеи, Ум одновременно и творит их.
Распространяемый Предвечным свет весь не поглощается Умом, а, отражаясь, образует Душу. Она легким облаком окружает Землю. Душа, как и Ум, имеет две стороны. Верхняя Душа раскрывается космическим лучам и не ведает мир под собой. Нижняя Душа, пронзенная Логосом, провожает идеи в чувственный мир. Душа бестелесна и в сущности неделима. Высшая часть природы и есть низшая часть Души. Сама же природа — это мир явлений, которые реальны настолько, насколько они отражают через Душу идеи Ума.
—Брахман есть Абсолютная Реальность, а все феномены вроде чувств и ощущений нереальны, — поддержал вдруг священника бурят, но тот не слышал его.
—Отраженные идеи изливаются из Души семенным Логосом в природу, порождая весь вещественный мир. — Тут священник открыл глаза и осмотрелся. — Вот я вижу свечение Христа, Лао Цзы, Будды и Заратустры. Четыре пучка энергии с четырех сторон. Они несут на Землю свечение Предвечного. Как свет не может не светить, так и Предвечный не может не производить вокруг себя освещенность, которая, как и всякий свет, убывает по мере удаления от своего источника. Там, где свечение Предвечного окончательно угасает и смыкается тьма, возникает материя. Она есть обратная, теневая сторона природы. Это не-сущее, не-существующее, но не вообще не существующее, но только иное, нежели существующее. Ты чувствуешь разницу? — обратился священник к юноше.
—Я вижу мужчин и женщин на вершинах, а вы говорите, что их нет.
—Черные, рыжие, худые и плотные, благоухающие и потные, они — ненастоящие, ибо материальны. А материя есть отсутствие должного света, погасший, источившийся свет. Ты же похож на подземную реку. Проход к ней завален глыбами, но, если их отодвинуть, откроется сильный поток чистой как слеза воды. В тебе есть духовная сила, хоть она и не видна снаружи, а в ней заключена частичка Мировой Души. Ибо, как Предвечный нисходит во многое: ум, душу, природу, так и многое по той же цепочке восходит к нему, стремясь присоединиться к благу. Ведь благо — это то, от чего зависит и к чему стремится все сущее, имея его своим началом, — с этими словами отец Климент взял Луция за руку и повел на вершину, продолжая наставлять.
—Постигая благо, высшая душа входит в экстаз и возносится. Подобным мистическим образом душа человеческая соприкасается с божественной, и природное существо направляется дальше к последней инстанции, постигая пути Вездесущего. Вот только никто не знает ответ на вопрос: "Воистину ли пути божественные являются путями Предвечного?"
Внезапно отец Климент сделался чрезвычайно серьезен. Тяжелый, не мигающий взор священника сдавил мозг Луция. В черноте глаз наставника ослепительно мигнул огонек, вначале раз, другой... Затем ровное, непрерывное сияние вытеснило тьму и образовало два столпа света, слившихся в единый поток.
— Прыгай! — приказал отец Климент, и юноша, не раздумывая, бросился со скалы на дно ущелья.
* * *
Луций очнулся поздним утром в своей лицейской каморке в судорожных попытках спрятаться под одеялом от нестерпимого холода. Дрожа и клацая зубами, завернутый в одеяло, он подскочил к окошку и убедился в наступлении так часто встречающегося в апрельской Москве почти по-летнему теплого утра.
"В каких же жарких краях надо было побывать, чтобы замерзнуть в двадцать градусов тепла?" — поразился юноша и задумался об истинности странствий во сне.
Книга первая. СУМАСШЕДШИЙ ДОМ
1. ПАЛАТА
Каждый попавший в сумасшедший дом в результате нарушения мозговой деятельности или в силу каких-то иных причин проходил вполне регулярный ритуал. Сначала пациента приводили в регистратуру, как в обычной поликлинике, хотя в последние несколько лет таких в Москве никто не наблюдал. Седая старушка со всеми признаками вяло текущей шизофрении встречала, как в добрые прежние времена, пациента-добровольца или приведенного принудительно в большой, плохо освещенной приемной и, согнувшись за облупленным столом, честно заносила в компьютер те анкетные данные, которые потенциальный идиот хотел или мог ей сообщить. После производства всех анкетных фиксаций добрая старушка брала горемычного за руку и вела в небольшой закуток справа от громадного зеркала, занимавшего целую стену вестибюля. Весь закуток оккупировала громадная, почерневшая от отсутствия эмали ванная, рядом с которой был втиснут деревянный табурет. Потрясенный видом антиквариата, пациент безропотно позволял старушке снять с себя одежду, которая аккуратно складывалась на табурет. Тут же бабуля так ловко, невзирая на сопротивление, мылила клиенту лицо и голову, что он никогда не успевал залепленными мылом глазами уследить, как исчезала его одежда, а на ее месте появлялся рваный больничный халат выморочно-серого цвета. Чисто вымытый и переодетый клиент доставлялся сияющей старушкой в смотровую комнату.