—За что? — спросил он насмешливо. — Разве когда убивают и грабят, то интересуются, кого и за что? Да я тебя уверяю, что есть за что. Берешь, селишься на вулкане или в Римском клубе, смотришь, как лава сжигает других, а потом спрашиваешь, за что!

—Ты что, не понимаешь? — спросила она потрясенно. — Ты в самом деле не понимаешь?.. Я пришла к матери, принесла ей обед. У нас лишних денег нет. Мать не может тратить их на еду. Я ношу ей обед из дома. Мой отец — офицер гвардейского полка. Он сейчас на дежурстве. Нам не хватает денег, понимаешь? И ты считаешь, что это вполне нормально, когда мою мать убивают прямо на работе, и убили бы меня, если бы не ты... Мама, — зарыдала девочка. — Боже мой.

Она повалилась на пол и застыла в безмолвной муке. Не зная, что делать, Луций присел рядом с ней на корточки и стал осторожно поглаживать ей голову с шелковистыми нежными волосами, округлую щеку, плечо. Он подумал, что шок у девочки прошел и она с каждой секундой все острее начинает чувствовать свою потерю. Полагая, что Лиз может простудиться на полу, он просунул одну руку ей под голову, а вторую под бедра и поднял ее вверх. Потом осторожно снова положил на диван. Головка девочки легла ему на руку, она открыла глаза и, слабо улыбнувшись, посмотрела на него.

—Прости, — проговорила она сквозь слезы.

—А я своих родителей даже оплакать не могу, — вдруг вырвалось у юноши. Девочка удивленно на него посмотрела, и он продолжил: — Да нет, плакать умеет каждый. Просто я уже много лет не знаю, живы ли они. Мне было десять лет, когда их арестовали, и они исчезли навсегда. Так и не знаю: живы они или нет.

—И они тебе не писали? — спросила Лиз, в этот миг от души жалея Луция и уже не перекладывая на него вину за смерть матери.

—Без права переписки, — ответил юноша. — Жили по приютам да детским домам. В конце концов нам посчастливилось. Попали в привилегированные учебные заведения вроде твоего, да не судьба.

—Где сейчас твой брат? — вдруг спросила Лиз. Она поднялась и села на диване, скрестив ноги.

—Где-то здесь, совсем рядом, — мрачно произнес Луций. — Точно где, не знаю. Он не захотел со мной уйти и остался с...

—С кем-нибудь из учредителей, — кивнула головкой девочка. — Это обычно. Почему-то наши хозяева предпочитают мальчиков.

—Если ты знаешь, что такое Римский клуб, — хотя бы с точки зрения самой заурядной морали, значит, тем более и твоя мать знала. Как же она могла работать в самом бесчеловечном месте во всей Москве?

—Таким оно стало, когда пришли твои монахи с мечами, — взбунтовалась Лиз. — Мама работала программистом, много она могла знать!

—Если бы хотела услышать — услышала, если бы захотела узнать — узнала, — рассудил Луций. — Проще всего прячась от зла: закрыть глаза, заткнуть уши и валить все на других. Как бы я хотел так устроиться!

—И что, не получается? — усмехнулась Лиз.

—Вначале не давали, — грустно ответил юноша, — а теперь, цохоже, сам не могу. Смотри, сколько нас стояло в стороне, и что? Сначала развалили Россию, потом разгромили Питер, теперь Москву и все во имя великой национальной идеи!

—Давай обо всем забудем, — примирительно произнесла девочка и прижалась к Луцию. — Только не делай ничего со мной, ладно?

—Не бойся, — ответил юноша, думая о своем и рассматривая найденный в аварийной мелкокалиберный спортивный пистолет, который хранился вместе с мишенями в особом шкафчике.

Увидев, что к входу в магазин подъехал грузовик с солдатами, Лазарь решил не искушать судьбу. "Ребята тертые, — подумал он, — неужто сами не выскочат. А мне надо девочку сопроводить в надежное место". Он не глушил двигатель и потому мгновенно рванул вверх по Плющихе, не без сожаления попрощавшись с попавшими в ловушку бойцами. Однако всего через несколько десятков метров он остановился. Впереди на повороте преграждала путь настоящая баррикада, сложенная из вывороченных кусков асфальта, покореженных остовов машин, снятого с колес грузовика и разбитого автобуса. Возле баррикады суетились люди в форме, водружая знамя с двуглавым орлом. Какой-то явный самоубийца в длинном плаще и с развевающимися на ветру длинными волосами что-то кричал, повернув лицо к Садовому кольцу, размахивал руками и приплясывал.

Вдруг раздался такой грохот, какого дядя на своем веку, пожалуй, и не слышал. Высотное здание гостиницы "Белград" расцвело, как будто озаренное изнутри салютом. Только это был, конечно, не салют, а супервакуумная бомба, уже знакомая Лазарю по прошлым войнам. Здание словно раскрылось изнутри, разрезанное взрывом пополам. Одна часть повалилась в сторону, а вторая аккуратно накрыла баррикаду вместе с ее защитниками. Обломками попутно завалило несколько этажей противоположного корпуса и стоящих рядом домов. Когда дым и пыль рассеялись, а это произошло нескоро, ландшафт Плющихи совершенно изменился. Вместо ровной улицы, заканчивающейся поворотом на кольцевую магистраль, параллельно Садовому кольцу в нескольких десятках метров от него легло бесформенное многометровое крошево из камней, металлических ломаных конструкций, стекла, бумаги и дерева с редкими вкраплениями человеческих останков.

Снова Лазаря поразило безмолвие, царящее на улицах столицы. Казалось, катастрофа никого не удивила. Ни одно окно не открылось, никто не вышел спасать погребенных и откапывать мертвых. Зато раздался тяжелый гул и над завалом появился вертолет, за ним второй. Грузные птицы перелетели развалины и закружились над широкой мостовой. Тонкой паутиной заблестели лестницы, по которым, ловко перебирая руками и ногами, спускались солдаты в полной военной амуниции.

Лина, которую разбудил грохот рушащегося здания, смотрела на происходящее с каким-то детским воодушевлением. Ее, так потрясенную гибелью задавленной танком семьи, вовсе не взволновала мысль о сотнях людей, безвинно погребенных под рухнувшими обломками здания. Лазарь не стал дожидаться, когда из чрева воздушных кораблей появится бронетехника, а резко включил задний ход и нажал на газ. Упрямый, когда дело касалось выполнения задания, он не оставлял все же мысли проехать в МИД. Не обращая внимания на то, что его машина была единственной крутящейся без настоящей брони по центру города, он съехал на набережную и завернул под мостом налево. Там вместо того, чтобы выехать на кольцо, они проскользнули мимо руин бассейна "Чайка" и задами попытались проскочить к торцу МИДа. Несколько раз стреляли вслед машине гражданские и военные лица, буквально на задворках МИДа путь перегородило небольшое бревно, по обоим концам которого стояли люди с винтовками. Лазарь принял решение мгновенно. Он выскочил с автоматом из "ниссана" и, открыв огонь, разогнал мародеров. Потом пустив машину на самой малой скорости, ловко переехал бревно.

Подбираясь к облупленной задней стене МИДа, они объехали толпу молодых ребят в спортивных костюмах с деревянными битами и клюшками в руках. Те стояли плотным кругом и только поднимали и опускали свои дубинки. Человек, весь в крови и белой пене, пролез было мимо одного из спортивного вида молодцов, но тот ударом ноги вновь загнал его в круг. На "ниссан" они не обратили никакого внимания и продолжали свое дело.

Лазарь подогнал машину к самой стене МИДа, выключил двигатель и, выходя, приказал девочке, пока оставаться в салоне. Снаружи яснее была слышна пальба и гул занимающей центр города бронетехники. Где-то вдали, за Окружной магистралью барражировали самолеты, там что-то ухало, взрывалось и блестело.

—Бомбят царский дворец, — догадался дядя, еще раз огляделся и, увидев, что двор пустынен, направился к ближайшей двери МИДа.

Подойдя к двери, Лазарь по понятным только ему признакам понял, что ею не пользовались уже минимум несколько дней. Вздохнув, он достал из бокового кармана куртки пистолет с привинченным к нему глушителем и расстрелял замки. После сильного удара ногой дверь отворилась. Дядя с племянницей проскользнули внутрь и прикрыли за собой дверь. Они оказались на лестнице, видимо, ведущей из столовой, потому что из подвала несло всеми пищевыми ароматами. Поднявшись наверх, они вновь оказались перед дверью, теперь уже открытой. Толкнув ее, родственники вышли в коридор, конец которого скрывался вдали. Бесконечная ковровая дорожка вела мимо обитых кожей дверей с номерами и табличками, на которых уже не было фамилий. Дядя толкнул наугад одну из дверей и попятился. Громадный полированный стол, занимавший добрую треть кабинета, был похож на разделочную доску для мяса. Хозяина кабинета, видимо, положили ничком на стол и потом добивали штыками.