—Ам! — грозно щелкнул зубами сапожник, но тут же вновь громко захохотал и легонечко хлопнул Машеньку по заду. Она доверчиво прижалась к нему, смущенно перебирая блестящие пуговицы на кожаном переднике.

Выследивший прелюбодеев Ван, возмущенный всей глубиной бесстыдства, творящегося на его глазах, больше не смог сдерживаться.

—Попались! — завизжал он, брызжа слюной. — Коварная обманщица, — перешел китаец на личности. — Я обучил тебя тысяче нефритовых толчков, и где благодарность? Ты спуталась с мерзким огнепоклонником! — Он сверкнул глазами в сторону ассирийца, прикладывающегося к фляжке и, видя невозмутимость того, продолжил: — Одна инь и один ян должны постоянно помогать друг другу, тогда двое будут в общении, и их выделения будут питать друг друга. Даю тебе последний шанс — возвращайся!

Ван широко развел руки. Машенька грациозно забрала фляжку у нового возлюбленного и, глотнув, нежно шепнула китайцу: — Вали отсюда, старый пень, пока жив! — Тут она ласково улыбнулась ассирийцу и еще крепче прижалась к нему.

Сапожник благосклонно принял ласку. Привлекая к себе Машеньку одной могучей ладонью, другую он демонстративно сжал в кулак, отваживая отвергнутого поклонника. Потрясенный Ван горько зарыдал и направился к психологу, чтобы получить научное объяснение коварства танцовщицы. Благосклонно выслушивая китайца, врач незаметно и вместе с тем неотвратимо сдвигался к Машеньке. В свою очередь, очарованная безумной страстью, сверкающей во взгляде психолога, женщина не отрывала от него глаз, а грудь ее вздымалась все шумней и тревожней.

Вдохновленный Орфей запел.

—Нисходя на землю и восходя в космос, светлые потоки духа и темные потоки чувства рождают иллюзию красоты, — выговорил долго оттачиваемую фразу Квинт.

—Но мир земли существует для людей, и человек не тварь, воющая на луну, а красота для мужчины в женщине и для женщины в мужчине. Не так ли, друг? — легонько хлопнул Орфей по плечу Нарцисса.

—Не только, — ответил тот и слегка раздвинул лилии, мешающие ему наблюдать свое отражение в пруду.

—...И в самих мужчине и женщине, — улыбнувшись закончил певец.

—Нет, — возразил отец Климент. — Красота в Боге, а человек лишь ее отражение на земле.

—Мы не согласны с тобой, — вновь обнял Орфей Нарцисса. — Красота в людях, но она может быть божественна.

—Красота во мне... и в боге, — подумав, добавил Нарцисс. — Хоть я и не видел богов, красивее себя.

Выслушав друга, Орфей запел о всесилии чувства в разумном мире.

Волшебная музыка раскрыла все двери, и двое пожилых узников сумасшедшего дома в застиранных синеньких пижамках и серых резиновых тапочках впервые за последние десять лет вышли на улицу. Луций узнал родителей, а они, плача, благословили его и Лину.