— Стало быть, вы за царство нищих! — вскричал его упрямый оппонент. — Все, что вы говорите, — просто демагогия. Уже сто лет история России пошла в такой косяк, что каждый гражданин ее живет, будто погруженный в озеро нищеты духовной и физической, так что только кончик носа выглядывает из тины и камышей. Забота о ежедневном пропитании и одежде, а также личной безопасности занимает полностью время и мысли гражданина российского, и все равно не хватает ему ни того, ни другого, ни третьего. Из ваших слов незримо следует, что недостаток средств возмещается духовной свободой и концентрацией творческих сил. В самом деле, это может подойти старцу, бродящему по стране, или отшельнику, но, согласитесь, не могут все быть юродивыми или пустынниками. И я говорю, что нищета, как духовная болезнь, травит ум, разлагает и уничтожает нацию. Сколько же великих умов дала наша страна за время большевистского и постбольшевистского правления. Трех или, может, четырех. Пальцев одной руки хватит. — С этими словами говорящий действительно принялся загибать пальцы. — Одного писателя — Солженицына, двух физиков — Ландау и Сахарова, еще кого? Зато погубили великих десятки, талантливых тысячи и способных без числа. Если в этом божественное провидение, на кой черт оно такое нужно?

—Эх, дяденьки, дяденьки, — раздался укоризненный голосок прямо из-под колен говорящего.

Попечители потрясенно посмотрели вниз и увидели удивительного ребенка Илюшу, который одной рукой гладил поверх джинсов высеченную попку, а другой с видом философическим ковырял в носу.

—Мы эти ваши диспуты еще в первой четверти проходили. Неконструктивные они, потому что основаны на голой предубежденности и не подкреплены модельной логикой или формальными доказательствами. Какой дурак не хочет жить хорошо, и каждому лестно думать, что ради него и ему подобных организован гигантский институт государственности. И чем хуже он живет, этот дурак, — при последних словах дитя уцепилось за ремень оппонента академика и вздохнуло, — тем ему эта полуистина кажется правдивей. Но каждый из тех, кто работает в государственном аппарате, пришел в него вовсе не с той целью, чтобы какому-нибудь ивану-дураку хорошо жилось, а со своей собственной. Во-первых, вскарабкаться как можно выше по служебной лестнице и, во-вторых, при этом самому хорошо жить.

Из такого рода желаний работников аппарата и складывается его функционирование. Конечно, может быть, раз в десять лет, а скорее, в двадцать пять и найдется какой-нибудь идеалист, который тщится о своем народе, так, во-первых, его запросто предадут те, кто, кроме как о себе и своей семье, ни о чем больше не тщится, во-вторых, за какие-нибудь несколько лет обкатает его системка так, что он еще хуже других станет, ну а, в-третьих, все его желания бред, голая шизофрения на фоне государственности, так вот сумасшедшие заведения и пополняются съехавшими с последнего ума идеалистами.

Тут удивительно развитый ребенок отпустил ремень оппонента и перешел к академику.

—Откуда ты так хорошо знаешь эту тематику? — ласково спросил у ребенка попечитель, гладя его по лысой головке.

—Мой папа был такой идеалист, — ответил мальчик, судорожно сжав кулочки и бодая Наперсткова в грудь. — Уж мы с матушкой по этим домам находились, — и мальчик горько заплакал, орошая пиджак академика.

На этом дискуссия закончилась, потому что прозвенел звонок и школьники с воплями и свистом выскочили изо всех дверей.

—Вы трусы, — сказал Петя решительно, и жирный его животик затрясся от гнева. — Давайте, догнивайте в этой помойке, скоро еще война будет, мой отец вчера говорил.

—С кем война-то? — спросил недоверчиво Василий, тряся длинными локонами, — поди, для войны запасы продовольственные нужны, а вся империя хлебов сеет — воробьям на поклев.

—Со всеми, — отрубил Петя, и его круглые глаза еще больше увеличились, — со всеми, кто под нами был. До великого примирения. А жрать, что война, что без войны, все равно нечего.

—Если война будет, так и в Крым незачем ехать, — рассудил Илюша, — стало быть, и валюту добывать ни к чему.

—Дурак, идиот, — налетел на него вспыльчивый Петя с кулаками. Дело происходило в подвале, и оглядываться было не на кого. — С валютой ты любую войну выдержишь. Кроме того, с Крымом войны не будет. Крым-то не татарский, а турецкий.

—Какая там валюта в ходу? — поинтересовался Василий, разводя драчунов в стороны. — А то возьмем какую-нибудь ... некон... неконвертируемую, вроде наших рублей.

—Золотой рубль сойдет, — поправил его Илия, — их мало делают. Да и кто нам даст. И за что?

—Для этого мы здесь и сидим, — озлился Петя. — Выкладывайте, какие у кого есть идеи, как валюту добывать.

—Ограбить банк, — уныло пошутил Василий и схлопотал от Пети по шее.

На этот раз он не обиделся, понимая, что приятели умнее его. Значит, что-нибудь придумают.

—Мы здесь трое исконно русских, — решительно сказал Илия. — Правда насчет Петьки у меня сомнения, картавит, как злостный сионист, ну да ладно, сомнения в пользу обвиняемого, так суд признает. Нам что Авка говорил: русские — самые умные в мире. А нас трое. Значит, у нас валюты должно быть, хоть жопой ешь.

—Так ведь нету, — вздохнул Василий.

—Значит, Авка врет, и мы не самый избранный народ в мире.

—Это что получается, чем больше валюты, тем избраннее? — удивился Василий. — Так за бугром вообще валюты нет. Что у нас валюта, у них расхожие деньги.

—Кончай трепаться, — строго посмотрел на него Илия.

—Главное — это логика. Уехать из матушки-России мы хотим? Хотим! На юг? На юг! Валюты нужно сколько?

—Тысяча! — отрубил Петя и зажмурился от удовольствия.

—Тысяча чего?

—Фантиков, болван!

—Не смейся над ним, — вступился за Василия Илюша.

—Тебе-то что, генеральский сынок, увалень, а он вообще без отца, без матери, из милости принят, как и старший брат его.

—У них как в гражданскую, — рассмеялся Петя. — Один брат за белых, другой за красных. А третьего у тебя нет, — поинтересовался он, — тот бы воевал за зеленых.

—Правильно, правильно говоришь, — неожиданно согласился с ним Илия. — Не знаю, какое у римлян было знамя, только мы, скажем, натуральные белые, монархисты, а зеленые — это ислам, татары да кавказцы.

—Я, по-моему, решил задачу, — скромно сказал Петя. Он сделал стойку Наполеона, скрестив руки на груди и напыжившись, отчего его курточка растянулась и наполнилась; формы Пети уже приближались к женским. — Кто больше всех зарабатывает у нас валюты? Только не говорите мне о дипломатах и проститутках. Нам еще рано это делать. Вот так, молчите?! А разгадка лежит на поверхности и ждет. И вы ее знаете. Сказать?

Друзья заинтересованно закивали.

—Шпионы, — четко произнес Петя. — Поняли? Шпионы. И не смотрите на меня, словно бараны на флагшток. Вы прикиньте, братцы. Ну что мы в самом деле можем продать, чтобы валюту заработать. Посольство ограбить? Так мы еще маленькие. И оружия у нас нет. Кто нас всерьез примет. Ты ему крикнешь, положим, на японском языке "Руки вверх!", а он тебе в ответ "Черепаха!". Это у них на Востоке самое страшное ругательство.

—Ну и пускай обзывается, — удивленно сказал Василий.

—Брань где-то там не виснет. А я валюту взял и ушел.

—А он как скомандует самураям, как они начнут тебя крушить своими мечами. А из-за ограды менты налетят. Без задницы уйдешь!

—И без ног, потому что их выдернут, — добавил Илия.

—Да я и говорю, что, кроме продажи секретов, нам не вывернуться.

—Может, тебя продать? — задумчиво спросил Илия. — Твоему отцу по весу. За каждый килограмм десять долларов.

—Пока мой отец раскошелится, я похудею долларов на пятьсот. Легко ли из генерала деньги вытянуть. Да и это все старо. Но мыслишь ты правильно. Цвет нашего воинства — белый, ангельский цвет. Стало быть, исламские шайтаны или римские варвары с удовольствием нам заплатят за наши секреты. Тем более перед войной.