– Тогда вы всего лишь оказываетесь перед необходимостью быть еще более убедительными чем обычно, – парировал Оттвейлер. – Очевидно, мое начальство не забудет о долге перед вами обоими за то, чтобы провернуть все это, и, таким образом, я уверен, что вы можете ожидать чрезвычайно хорошей компенсации за свои усилия.

– Я уверен, вы правы, насколько дорого вам все встанет. Но это не меняет факт, что я оказываюсь перед необходимостью подводить его к этому постепенно.

– Для «постепенно» у нас очень мало времени, – ответил Оттвейлер. – Даже при том, что Крэндалл ориентирована на длительное развертывание, как части проверки системы снабжения, она не может оставаться здесь вечно. Мы должны раскрутить маховик, пока она еще рядом, чтобы подыграть нам, когда придет время. Это – то, что ограничивает наш период времени столь плотно, и я уверен, что комиссар захочет убедиться, что она, в случае чего, действительно придет на помощь. И при любом раскладе, я должен буду привести все это в движении как можно скорее и самым решительным образом. Поэтому если вы нуждаетесь или думаете, что нуждаетесь в несколько большем рычаге воздействия на него, напомните ему об этом. У моего начальства на руках все записи обо всех прошлых сделках с ним. И, в отличие от него, они – не граждане Лиги и не подчиняются ее законам.

Хонгбо поежился, и не только из-за ледяного холода, которым повеяло от слов Оттвейлера. Его глаза встретили мезанскими, и их невысказанное послание было абсолютно ясно. Если у них были записи их сделок с Веррочио, то у них так же, конечно, были и записи их сделок с НИМ. И если они готовы скормить Веррочио волкам, если он не последует их указаниям, то они с равным безразличием отправят в пасть и его.

Хонгбо Цзюньянь всегда признавал, что «Рабсила» и другие корпорации Мезы могли быть опасными благотворителями. Хотя риск, конечно, был минимальным при обычных обстоятельствах, и все знали, что все остальные повязаны тем же. Это то, как работала система, как делался бизнес. Даже если и некая прискорбная личная договоренность и затмевала свет, она вполне предсказуемо исчезала среди бесчисленных «дела как обычно» и «все делают это». Шестеренки же остальной части системы продолжали крутиться, сглаживая все острые углы.

Но если «Рабсила» и в правду решит придать огласке их прошлые деловые отношения, то они сделают это со всей помпой: так громко и эффективно, как только возможно. И после всего, что уже пошло здесь не так, как надо, репортеры будут истекать слюной в предвкушении новых захватывающих доказательств коррупции и заговора. Что означает, что его «коллеги», не задумываясь бросят и Веррочио, и Хонгбо на растерзание толпе. Если быть честным, то они, вероятно, еще и опередят других, крича громче, чем кто-либо, доказывая тем самым свою непричастность.

Все это было уже очень плохо, но будет еще хуже, потому что Одюбон Баллрум внушил абсолютно всем с холодной яностью, что бюрократы и администраторы, которые сговаривались и сотрудничали с «Рабсилой», вместо того чтобы, как велит долг, искоренять генетическую работорговлю, не были среди любимчиков Баллрум. Фактически, они считали своей священной обязанностью придумывать особенно изобретательные способы продемонстрировать это. Способы, которые обычно акцентировались на ливнях из частей тел.

– Я не думаю, что окажется слишком уж сложно убедить нашего доброго комиссара, если вы обратите его внимание на этот небольшой пунктик, ведь так, Цзюньянь? – добродушно спросил Валерий Оттвейлер.

Алдона Анисимова и представить себе не могла, что вернется в Скопление Талботта столь быстро. И более чем по одной причине!

Простой мысли, какое операция на Монике потерпела сокрушительное фиаско, было достаточно, чтобы похолодело чуть ниже спины, даже у той, кто принадлежала к альфа-линии Мезы. Она была более чем слегка удивлена, как она и Изабель Бардасано пережили закручивание гаек Стратегическим Советом.

Но, даже учитывая ее непредвиденное выживание, она и представить себе не могла назначение обратно, в Скопление Талботта, так быстро. С другой стороны, она также ничего не знала и о сверхсекретном «межполосном двигателе». Она оказывалась перед необходимостью помнить, что весь путь занял у нее намного больше времени – по крайней мере, официально – чем было на самом деле.

А еще она пошла еще дальше в своих домыслах и признала, что была и другая причина ее удивления; она никогда не предполагала, что возможно переиграть последствия пагубного провала на Монике так быстро.

Было бы очень кстати, если бы Альбрехт – и Изабель – намекнули бы мне, чего мы, на самом деле, достигли в прошлый раз. Или хотя бы сколько ресурсов было в действительности доступно, размышляла Алдона, когда она и ее новый телохранитель ехали на роскошном, если не сказать старомодном, лифте к назначенной встрече. Конечно, я не уверена точно, что еще могла бы тогда сделать, даже если бы и точно знала об их наличии. И мне не кажется, что они и в правду могли рассказать мне о них… по крайней мере, не сообщая остального.

Было удивительно, насколько ее Вселенная полностью сдвинулась с объяснением Альбрехта того, что действительно происходило. Часть ее была абсолютно ошеломлена, что весь Стратегический Совет Мезы и все его глубоко лежащие планы и махинации, в действительности, были только частью – и не самой большей – реальной стратегии, которой она служила, хотя и не осознавая, в течение очень многих десятилетий. Однако, другая часть ее была более чем немного раздражена из-за того, что обнаружила, сколько из всего того, что она думала, что знала, даже на уровне интуиции, было практически полностью и преднамеренно сфальсифицировано. Вроде «факта», что туннельный переход в Конго так и не был должным образом изучен прежде, чем те фанатики Одюбон Баллрум откусили этот кусок от владений Мезы или кто действительно отвечал за «ее» операцию на Монике. Ошеломляло открытие, что кто-то еще мог дергать за ниточки настолько же тонко, насколько она всегда гордилась своим умением манипулировать другими. Но ее раздражение из-за нехватки полной информации и обрывочности необходимых знаний было ничто по сравнению с чистым шоком от того, что на самом деле происходило. Алдона Анисимова всегда была не из пугливых, но даже ей внушала страх и ужас великая и обширная область истинных целей и ресурсов Согласия Мезы.

Я всегда считала, что все это была лишь обычная грызня из-за политической власти, призналась она себе. И, честно говоря, я всегда думала, что политическим аспектом была просто самооборона, как способ защитить наши действия и нашу экономическую мощь. Мне и не снилось, что кто-либо мог думать таком… большом масштабе.

Или что большая часть фундамента, возможно, была уже заложена.

Лифт остановился. Кириллос Талиадорос, недавно назначенный телохранитель из той же самой гамма-линии, которая произвела личных телохранителей Альбрехта Детвейлера, первым прошел в раздвинувшиеся двери, бросив взгляд глядя вверх и вниз по коридору. Физические чувства Талиадороса были резко увеличены, как часть модификаций его генотипа, и Анисимова знала, что дополнительно ему были внедрены хирургическим путем нано-роботы, чтобы максимально приблизить его для выполнения действующих функций. Она обнаружила, что даже внушающая страх репутация телохранителя Детвейлера фактически преуменьшала то, на что он был способен, и то же самое было верно для Талиадороса. Который, до некоторой степени, был столь же пугающим, и это успокаивало.

С другой стороны, все то, во что она погрузилась в последние несколько недель, были также столь же пугающими, сколь обнадеживающими

Она отбросила эту мысль и последовала за Талиадоросом из лифта, когда его крошечный жест указал на его удовлетворение их окружением. Он отступил к своему исходному почтительному положению – за ней по пятам, когда она последовала вперед по короткому коридору, и смазливая секретарша, сидящая в его дальнем конце за столом, встретила ее с профессиональной улыбкой, когда она подошла.