Жан хлопнул себя по лбу.

— Совсем забыл! — ахнул он. — Представляете, сударь, какую подлость подстроили нам? Похитили и платье, и портниху, короче, все! Ах, Шон, дорогая Шон!

И, устав рвать на себе волосы, Жан всхлипнул.

— Шон, может, ты съездишь к ней? — предложила г-жа Дюбарри.

— А что толку? — ответила Шон. — Она же поехала к нам.

— Увы! — шепнула графиня, упав в кресло. — Зачем мне парикмахер, если нет платья?

В этот момент зазвенел колокольчик у калитки. Швейцар, боясь, как бы кто-нибудь снова не вторгся, как это только что случилось, закрылся на все засовы и запоры.

— Звонят, — сообщила г-жа Дюбарри.

Шон бросилась к окну.

— Картонка! — крикнула она.

— Картонка? — переспросила графиня. — Ее внесли?

— Да. Нет… Передали швейцару.

— Бегите, Жан! Умоляю вас, быстрее бегите!

Жан Дюбарри кубарем скатился с лестницы, раскидал лакеев и вырвал картонку из рук швейцара.

Шон наблюдала за ним из окна.

Жан открыл крышку, сунул в картонку руку и издал ликующий вопль.

В картонке лежало платье из китайского атласа, украшенное искусственными цветами и кружевами несметной цены.

— Платье! Платье! — кричала Шон, хлопая в ладоши.

— Платье! — повторила г-жа Дюбарри, чуть не лишившись чувств от радости, точь-в-точь как совсем недавно от горя.

— Говори, скотина, кто тебе вручил картонку? — допытывался Жан у швейцара.

— Женщина, сударь.

— Какая женщина?

— Я ее не знаю.

— Куда она подевалась?

— Сударь, она сунула мне картонку в калитку, крикнула: «Для графини!» — села в кабриолет, в котором приехала, и кони с места взяли в галоп.

— Ну ладно, — сказал Жан. — Платье есть, а это главное.

— Жан, поднимайтесь! — крикнула ему Шон. — Сестра умирает от нетерпения.

— Берите! — сказал Жан. — Разглядывайте, любуйтесь, восхищайтесь тем, что нам ниспослано небом.

— Но оно не подойдет мне и не может подойти: оно сшито не на меня. Господи! Какое несчастье! Кстати, оно прелестно.

Шон быстрехонько сняла мерку.

— Длина та же, — сообщила она, — и тот же объем талии.

— Восхитительная ткань! — воскликнул Жан Дюбарри.

— Невероятно! — заявила Шон.

— Это ужасно! — бросила графиня.

— Совсем напротив, — не согласился Жан. — Это доказывает, что у вас наряду с жестокими врагами есть и преданные друзья.

— Нет, то не может быть друг, — возразила Шон. — Иначе как бы он узнал, что замыслили против нас. Это какой-нибудь сильф или гном.

— Да хоть сам дьявол! — воскликнула г-жа Дюбарри. — Мне все равно, лишь бы он помог мне одолеть Граммонов. Даже дьявол не может быть так злобен, как они.

— А теперь знаете, что я думаю? — сказал Жан.

— Что?

— Что вы вполне можете доверить голову этому господину.

— Откуда у вас такая уверенность?

— Черт побери! Его предупредил тот же самый друг, что прислал нам платье.

— Меня? — с простодушным удивлением спросил Леонар.

— Да ладно, хватит! — обратился к нему Жан. — Ну, признайтесь, сударь: эта история с газетой — комедия?

— Да нет, виконт, это чистая правда.

— Ну, признайтесь же! — настаивала графиня.

— Сударыня, у меня в кармане эта газета. Я захватил ее для папильоток.

И молодой человек действительно извлек из кармана газету, в которой было объявлено о представлении.

— Давайте к делу, — сказала Шон. — Пробило восемь.

— О, у нас масса времени, — заявил парикмахер, — ведь ее сиятельству хватит часа, чтобы доехать.

— Да, если у нас будет карета, — сказала графиня.

— А ведь и правда, черт бы подрал меня! — спохватился Жан. — И этот каналья Франсиан до сих пор не приехал.

— Разве нас не предупредили, — заметила графиня, — что не будет ни парикмахера, ни платья, ни кареты?

— И разве они не добились своего? — поддержала графиню Шон.

— Нет, — отрезал Жан, — и вот перед вами доказательства.

— Но карета, карета! — настаивала графиня.

— Она остановится у ворот. Швейцар пойдет открывать. Да вон он и впрямь открывает. Э, да это никак каретный мастер!

Действительно, почти в ту же минуту в салон бочком вошел мэтр Франсиан, на лице его был написан ужас.

— Господин виконт! — вскричал он. — Карета ее сиятельства направлялась сюда, как вдруг на углу улицы Траверсьер ее остановили четверо мужчин, сбросили на землю моего старшего приказчика, которого я послал сопровождать карету, и, погнав лошадей вскачь, увезли ее по улице Сен-Никез.

— А я что вам говорил! Что я вам говорил! — повторял сияющий от удовольствия Жан Дюбарри, даже не думая подняться с кресла, в которое он уселся, когда увидел вошедшего каретного мастера.

— Но ведь это же грабеж! — возмутилась Шон. — Жан, ну предпримите же что-нибудь!

— Предпринять? А что?

— Поищите карету. У нас тут остались только загнанные клячи и грязные кареты. Жанна не может ехать в Версаль ни в одной из этих колымаг.

— Тот, кто усмиряет ярость морских валов, кто дает пищу птицам небесным, кто посылает нам такого парикмахера, как этот господин, и платье вроде этого, не бросит нас на полпути без кареты, — заявил Жан.

— Слышите, карета как раз подъезжает, — сообщила Шон.

— И даже останавливается, — подхватил Жан.

— Да, но не въезжает, — бросила г-жа Дюбарри.

— Не въезжает, это верно, — согласился Жан, но тут же метнулся к окну, распахнул его и заорал: — Бегом, черт вас возьми! Бегом, не то опоздаете! Да скорей вы! Мы должны хотя бы узнать, кто наш благодетель.

Все лакеи и слуги побежали сломя голову, но было уже поздно. У ворот стояла карета, обитая изнутри белым атласом и запряженная двумя великолепными лошадьми гнедой масти.

Ни кучера, ни лакеев на запятках не было, лошадей держал под уздцы обычный посыльный.

Человек, правивший лошадьми, дал посыльному шесть ливров, после чего убежал в направлении Фонтанного двора.

Принялись исследовать дверцы кареты, но гербы на них были кем-то наскоро закрашены, а вместо них изображены розы.

Похищение кареты и замена похищенной — все заняло не больше часа.

Жан велел завести карету во двор, самолично запер ворота, а ключ взял себе.

После этого он поднялся в туалетную комнату, где парикмахер готовился дать графине первые доказательства своего искусства.

— Сударь! — воскликнул Жан, сжимая руку Леонару. — Если вы не скажете нам, кто наш добрый гений, если не сообщите ему о нашей вечной благодарности, то клянусь…

— Осторожней, господин виконт, — спокойно прервал его молодой человек. — Вы оказываете мне честь с такой силой сжимать мою руку, что она может занеметь, а мне ведь предстоит причесывать графиню. Однако время нас торопит, пробило половину девятого.

— Отпустите его, Жан, немедленно отпустите! — закричала графиня.

Жан рухнул в кресло.

— Это чудо, поистине чудо, — пробормотала Шон. — Платье как будто на Жанну сшито… Только спереди на дюйм длинней, но за десять минут мы это исправим.

— А карета, как она? Приличная? — осведомилась графиня.

— В самом изысканном вкусе, — сообщил Жан. — Я влезал в нее, она обита белым атласом и надушена розовым маслом.

— Значит, все прекрасно! — воскликнула г-жа Дюбарри, хлопая в ладоши. — Приступайте, господин Леонар и, если вы хорошо причешете меня, считайте, что ваша карьера обеспечена.

Леонар не заставил повторять дважды, он завладел головой г-жи Дюбарри и уже первым взмахом гребня выказал незаурядный талант.

Исполняя сей важный труд, он продемонстрировал быстроту, точность, вкус, поразительное понимание соответствия душевных и физических особенностей.

Спустя сорок пять минут г-жа Дюбарри вышла из его рук стократ обольстительней богини Афродиты, поскольку, будучи не менее прекрасна, была не столь обнажена.

Вот он наложил последний штрих на свое великолепное произведение, проверил его прочность, попросил воды помыть руки, почтительно поблагодарил Шон, которая от радости прислуживала ему при мытье, словно монарху, и хотел уже удалиться.