двухэтажный; но ведь во дворике, какой образуется этим покоем, солнца очень мало, тут вишни не станут расти.
Сегодня я телеграфировал тебе насчет шубы. Боюсь, что ты закажешь шубу не в виде пальто, без пуговиц, и с выкрашенным котиком. Погоди, дусик, я скоро приеду.
Была у меня сегодня Ольга Мих<айловна>, просидела мучительно долго.
Полочке висеть над фотографиями как раз хорошо.
Ты ошибаешься* в своем предположении, с матерью я не ссорился. Мне было больно смотреть на нее, как она тосковала, и я настоял, чтобы она уехала — вот и все. Она не крымская жительница.
Обнимаю тебя, мою добрую, чудесную, распорядительную лошадку, обнимаю и целую. Господь с тобой. Не сердись, если находишь, что я мало тебе пишу. Мало пишу, зато много люблю.
Твой А.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Чеховой.
Петровка, д. Коровина, кв. 35.
Чехову Ал. П., 20 ноября 1903*
4245. Ал. П. ЧЕХОВУ
20 ноября 1903 г. Ялта.
Вчера в «Таганрогском вестнике» прочел некролог Э. Р. Рейтлингера*, будто бы умершего на сих днях. Ведь еще 10–15 лет назад ходили слухи, что Р<ейтлингер> помре.
Как поживаешь? Не пострадал ли ты от наводнения?* Не бил ли тебя на улице Черман?* Не хватали ли тебя за фалды на улице хулиганы?* Напиши мне. Я все еще в Ялте. Что поделывает Миша?*
Кланяюсь. Жду ответов.
Твой А.
20. XI. 1903.
На обороте:
Петербург. Александру Павловичу Чехову.
Удельная, Костромской 9.
Книппер-Чеховой О. Л., 21 ноября 1903*
4246. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
21 ноября 1903 г. Ялта.
21 ноябрь.
Милая лошадка, я все это время выказывал свой крутой характер*, прости меня. Я муж, а у мужей, как говорят, у всех крутой характер. Только что меня позвали к телефону, говорил Лазаревский из Севастополя; сообщил, что сегодня вечером приедет ко мне*, пожалуй останется ночевать, и опять я буду злиться. Скорей, скорей вызывай меня к себе в Москву; здесь и ясно, и тепло, но я ведь уже развращен, этих прелестей оценить не могу по достоинству, мне нужны московские слякоть и непогода; без театра и без литературы уже не могу. И согласись, я ведь женат, хочется же мне с женой повидаться.
Костя уехал наконец*. Это великолепный парень, с ним приятно. Вчера был Михайловский*, решили, что Костя будет во время постройки жить в Ялте*.
Сегодня письма от тебя нет. Вчера я телеграфировал тебе* насчет шубы, просил подождать письма. Боюсь, что ты сердишься. Ну, да ничего, помиримся. Времени еще много впереди.
Погода совсем летняя. Нового ничего нет. Не пишу ничего, все жду, когда разрешишь укладываться, чтобы ехать в Москву. В Москву… в Москву! Это говорят уже не «Три сестры», а «Один муж».
Обнимаю мою индюшечку.
Твой А.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Чеховой.
Петровка, д. Коровина, кв. 35.
Чеховой М. П., 21 ноября 1903*
4247. М. П. ЧЕХОВОЙ
21 ноября 1903 г. Ялта.
Милая Маша, вчера у себя в кабинете я нашел около камина на ковре стекло* от очков или pince-nez. Спроси у мамаши, не потеряла ли она. Пусть не покупает нового, если потеряла, я привезу.
Бабушка* очень довольна, благодарит за валенки. Все тихо, благополучно. Арсений ночует в доме, внизу на лестнице.
Приеду тотчас же, как только позовут телеграммой*. Будь здорова и благополучна.
Твой А.
21 ноября.
На обороте:
Москва. Марии Павловне Чеховой.
Петровка, д. Коровина, кв. 35.
Алексееву (Станиславскому) К. С., 23 ноября 1903*
4248. К. С. АЛЕКСЕЕВУ (СТАНИСЛАВСКОМУ)
23 ноября 1903 г. Ялта.
23 ноября 1903.
Дорогой Константин Сергеевич, сенокос бывает обыкновенно 20–25 июня*, в это время коростель, кажется, уже не кричит, лягушки тоже уже умолкают к этому времени. Кричит только иволга. Кладбища нет, оно было очень давно. Две-три плиты, лежащие беспорядочно, — вот и все, что осталось. Мост — это очень хорошо. Если поезд можно показать без шума, без единого звука, то — валяйте. Я не против того*, чтобы в III и IV акт<ах> была одна декорация; было бы только удобно в IV акте выходить и входить.
Жду не дождусь дня и часа, когда наконец жена моя разрешит мне приехать. Я уже начинаю подозревать жену, не хитрит ли она*, чего доброго.
Погода здесь тихая, теплая, изумительная, но как вспомнишь про Москву, про сандуновские бани, то вся эта прелесть становится скучной, ни к чему не нужной.
Я сижу у себя в кабинете и все поглядываю на телефон. По телефону мне передаются телеграммы, и я вот жду каждую минуту, что меня позовут наконец в Москву.
Крепко жму руку, до земли кланяюсь Вам за письмо. Будьте здоровы и благополучны.
Ваш А. Чехов.
Книппер-Чеховой О. Л., 23 ноября 1903*
4249. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
23 ноября 1903 г. Ялта.
23 ноября.
Здравствуй, венгерская лошадка, как поживаешь? Скоро ли выпишешь своего мужа? Вчера с утра до обеда у мужа сидел учитель из Гурзуфа*, очень интересный молодой человек, который все время забирал в рот свою бородку и силился говорить о литературе; от обеда, впрочем, с 3-х часов до вечера сидела у меня приятнейшая начальница гимназии* с какой-то классной дамой, которую она привела, чтобы на меня посмотреть; был и Лазаревский, все время, не умолкая, говоривший о литературе. И как же досталось тебе! Я сидел с гостями, слушал, мучился и все время ругал тебя. Ведь держать меня здесь в Ялте — это совсем безжалостно.
