До 1904 года времени еще много^*, мы можем еще списаться, столковаться, и ты, быть может, убедишь меня, что я и ошибаюсь.

Здравием похвалиться не могу. Всю зиму прохворал; был кашель, был плеврит, а теперь как будто бы и ничего. Даже писать сел и рассказ написал^*. Как ты поживаешь? Похудел? Пополнел? Я всегда вспоминаю о тебе с теплым, хорошим чувством. Мои все здравствуют, особенных перемен нет никаких. Впрочем, я женился. Но в мои годы это как-то даже не заметно, точно лысинка на голове.

Жму тебе крепко руку и обнимаю.

Твой А. Чехов.

Сумбатову (Южину) А. И., 26 февраля 1903^*

4021. А. И. СУМБАТОВУ (ЮЖИНУ)

26 февраля 1903 г. Ялта.

26 февр. 1903.

Милый Александр Иванович, большое спасибо тебе за письмо. Я согласен с тобой, о Горьком судить трудно^*, приходится разбираться в массе того, что пишется и говорится о нем. Пьесы его «На дне» я не видел и плохо знаком с ней, но уж таких рассказов, как, например, «Мой спутник» или «Челкаш», для меня достаточно, чтобы считать его писателем далеко не маленьким. «Фому Гордеева» и «Трое» читать нельзя, это плохие вещи, и «Мещане», по-моему, работа гимназическая, но ведь заслуга Горького^* не в том, что он понравился, а в том, что он первый в России и вообще в свете заговорил с презрением и отвращением о мещанстве, и заговорил именно как раз в то время, когда общество было подготовлено к этому протесту. И с христианской, и с экономической, и с какой хочешь точки зрения мещанство большое зло, оно, как плотина на реке, всегда служило только для застоя, и вот босяки, хотя и не изящное, хотя и пьяное, но все же надежное средство, по крайней мере оказалось таковым, и плотина если и не прорвана, то дала сильную и опасную течь. Не знаю, понятно ли я выражаюсь. По-моему, будет время, когда произведения Горького забудут, но он сам едва ли будет забыт даже через тысячу лет. Так я думаю, или так мне кажется, а быть может я и ошибаюсь.

В Москве ли ты теперь? Не уехал ли в Ниццу и Монте-Карло? Я частенько вспоминаю^* наши с тобой юные годы, когда мы с тобой сидели рядом, играли в рулетку. И Потапенко тоже. Кстати сказать, сегодня получил от Потапенки письмо, хочет, чудак, журнал издавать^*.

Крепко жму тебе руку, будь здоров и благополучен.

Твой А. Чехов.

На конверте:

Москва. Князю Александру Ивановичу Сумбатову.

Б. Палашовский пер., 5.

Книппер-Чеховой О. Л., 27 февраля 1903^*

4022. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

27 февраля 1903 г. Ялта.

27 февр.

Здравствуй, актрисуля! Погода пасмурная, темная, но все же я брожу по саду, обрезываю розы^*; сейчас сижу немножко утомленный. Тепло, хорошо. Насчет пьесы подробно напишу тебе около 10 марта^*, т. е. будет ли она написана к концу марта^*, или нет. Про Швейцарию я не забыл, помню, ибо жажду поскорее остаться с тобою вдвоем. Здоровье ничего себе.

Про «Столпов» я еще^* не читал в газетах, ничего не знаю, но, судя по телеграмме твоей, ты не совсем довольна. Если так, то могу посоветовать одно: наплюй, дусик. Ведь теперь Пост, пора уже отдыхать, жить, а вы все еще портите себе нервы, надсаживаетесь неизвестно ради чего. Только и удовольствия, что Вишневский снесет лишнюю тысячу в банк, а на кой вам черт эта тысяча?

Вспоминается, что когда начинался Художеств<енный> театр, то имелось в виду не обращать внимания на то, как велики сборы; Немирович говорил, что раз пьеса нравится театру^* (не публике, а самому театру), то она будет идти раз 30–40 даже при 20 рублях сбора… Изволь-ка вот теперь сочинять пьесу и думать все время, думать и раздражать себя мыслью, что если сбору будет не 1600, а 1580 рублей, то пьеса эта не пойдет^*, или пойдет, но только с огорчением.

Духи у меня есть. Одеколон есть. Мыло для головы есть.

Писал ли я, что открытые письма^* с «Мещанами» и «На дне» мною от Алексеева уже получены? Если не писал, то имей сие в виду и поблагодари Алексеева, когда увидишь. Поняла?

Больше писать не о чем, балбесик. Хочу только одного: взять тебя за ухо, притянуть и поцеловать двадцать раз в лоб и подбородочек. Пиши мне побольше, а то письма твои короче клопиного шага. Брату своему и племяннику^*, если они еще не уехали, поклонись.

Обнимаю родную мою, хорошую.

Твой А.

На конверте:

Москва. Ольге Леонардовне Чеховой.

Неглинный пр., д. Гонецкой.

Миролюбову В. С., 27 февраля 1903^*

4023. В. С. МИРОЛЮБОВУ

27 февраля 1903 г. Ялта.

27 февр. 1903.

Милый Виктор Сергеевич, на два дня надул Вас: кончил не 25, как писал^*, а только вечером 27-го. Ну, да не беда. А здоровье уже не то, не могу писать по-прежнему, утомляюсь скоро. Корректуру^* пришлите, ибо надо исправить и сделать конец. Концы я всегда в корректуре делаю.

Будьте здоровехоньки. Буду поджидать Вас^*.

Ваш А. Чехов.

Книппер-Чеховой О. Л., 1 марта 1903^*

4024. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ

1 марта 1903 г. Ялта.

1 марта.

Актрисуля милая, приехали Ярцевы, рассказывают, что «Столпы» им не понравились, но что ты была очень хороша. В «Русских ведомостях» читал сегодня похвалу^*. Вообще я газетчикам не верю и верить не советую. Эфрос хороший малый^*, но он женат на Селивановой, ненавидит Алексеева, ненавидит весь Художеств<енный> театр, — чего он не скрывает от меня; Кугель, пишущий о театре в десяти газетах, ненавидит Художеств<енный> театр, потому что живет с Холмской, которую считает величайшей актрисой.

У нас цветет камелия, скажи об этом Маше.

Ну, как живешь, дусик? Как чувствуешь себя? Ярцевы говорят, что ты похудела^*, и это мне очень не нравится. Это утомляет тебя театр. Получил я письмо от Немировича^*, пишет, что давно не имел от меня писем, между тем я очень недавно писал ему^*. Его адрес: Б. Никитская, д. Немчинова? Так?