Неглинный пр., д. Гонецкой.
Миролюбову В. С., 23 февраля 1903*
4017. В. С. МИРОЛЮБОВУ
23 февраля 1903 г. Ялта.
23 февр. 1903.
Я надоел Вам? Дело в том, что три дня я был нездоров, не писал вовсе; только сегодня начну как следует переписывать.
Работаю вообще туго; но уверяю Вас честным словом, рассказ давно уже готов*, остановка только за перепиской.
Погода немножко попортилась, стало прохладно. Всю ночь кашляю.
Будьте здоровы.
Ваш А. Чехов.
Что Лазаревский? Годится ли он для беллетристики?* Читаю «Новый путь»*.
На обороте:
Петербург. Виктору Сергеевичу Миролюбову.
Спасская 26.
Федорову А. М., 23 февраля 1903*
4018. А. М. ФЕДОРОВУ
23 февраля 1903 г. Ялта.
23 февр.
Дорогой Александр Митрофанович, большое Вам спасибо за книжку*. Раньше я получил от Вас стихотворения*, читал их, одно даже списал* и послал жене в Москву, но Вас еще не поблагодарил. Итак, стало быть, шлю Вам благодарение двойное.
Теперь насчет «Стихии»*, о Вашем желании поставить эту пьесу в Художеств<енном> театре. Не дальше как вчера* я получил письмо от В. И. Немировича-Данченко, почти ежедневно получаю письма от жены, и мне за достоверное сообщают, и я сам знаю, что в Художеств<енном> театре еще нет репертуара для будущего года*, он еще не составлялся, и «Столпы» Ибсена это в самом деле последняя пьеса. Я думаю, что насчет репертуара там никто еще ничего не знает.
Если это письмо застанет Вас в Одессе и если найдется свободная минутка, то напишите, каким способом Вы получали гонорар из казенного театра*, какое прошение посылали и проч. и проч. Что туда надо писать?
Обещанную книжку жду*. Теперь едва ли Вы добьетесь какого-нибудь толку в Художеств<енном> театре. Там утомление*, полные сборы делает «На дне», и проч. и проч.
Желаю Вам всего хорошего. На севере, пишут, уже весна. Крепко жму руку.
Ваш А. Чехов.
«Русское богатство»* я получил, но книжка исчезла, ее взяли читать. Роман Ваш буду читать непременно.
Книппер-Чеховой О. Л., 25 февраля 1903*
4019. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
25 февраля 1903 г. Ялта.
25 февр.
Милая актрисуля, только что получил от тебя телеграмму*. Значит, «Столбы» имели средний успех?* Значит, ты до утра в Эрмитаже сидела?* Значит, настроение теперь у вас всех среднее, т. е. неважное?
А я вчера наконец-таки принял касторочку и сегодня начинаю выползать из нездоровья. Жене своей я пишу только о касторочке, пусть она простит своего старого мужа. Нового у меня ничего нет, все по-старому. Швабе* не уехала из Ялты, а бежала. Бежала она от ялтинской тоски, от здешних удобств. Сегодня письма от тебя не было, была только телеграмма* — от тебя или от Немировича, не понял хорошо, так как подписи нет.
Читала фельетон Буренина насчет «На дне»?* Я думал, что начнет царапать ваш театр, но бог миловал; очевидно, имеет в виду (это быть может!) поставить у вас пьесу*, например «Бедного Гейнриха» в своем переводе*.
Ты была на грибном рынке*, завидую тебе, собака. Если бы я мог пошататься!
Скажи Маше, что печь внизу (чугунная) дымит каждое утро. Купила ли она новую, какую хотела? С этой нашей жить нельзя, и угля много уходит.
Как здоровье Мишиной Жени?* Я и мать весьма обеспокоены. Скарлатина, да еще петербургская — это не шутка.
Ну, протяни мне ручку, я ее поцелую нежно. Все мечтаю о том времени, когда ты меня на вокзале встретишь. С вокзала я прямо в баню. Только я так грязен, что, пожалуй, с меня в бане дешевле 80 рублей не возьмут. Ну, ничего, ты заплатишь. Зато я постараюсь быть хорошим, стоющим мужем.
Целую и треплю мою собаку, дергаю за хвостик, за уши.
Твой А.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Потапенко И. Н., 26 февраля 1903*
4020. И. Н. ПОТАПЕНКО
26 февраля 1903 г. Ялта.
26 февр. 1903.
Здравствуй, милый мой Игнациус, наконец-то мы опять беседуем! Да, ты не ошибся, я в Ялте, и проживу* здесь, вероятно, до 10–15 апреля, потом поеду в Москву, оттуда за границу*. Если случится, что тебе будет неизвестно, где я, то адресуй письмо в Москву, Художественный театр; оттуда мне перешлют.
Теперь насчет журнала*. Во-первых, ты не писал, в чем должны будут заключаться мои обязанности как издателя; о деньгах ты пишешь, что они не нужны, жить в Петербурге я не могу и, стало быть, ни участвовать в деле, ни влиять на него я буду не в состоянии; и это тем более, что всю будущую зиму я проживу за границей*. Во-вторых, в издательском деле я никаких конституций не признаю; во главе журнала должно стоять одно лицо, один хозяин, с одной определенной волей. В-третьих, Мамин-Сибиряк и Вас. Немирович-Данченко талантливые писатели и превосходные люди, но в редакторы они не годятся. В-четвертых, в сотрудники к тебе я всегда пойду, об этом не может быть и разговоров.
