Твой А. Чехов.
Пьеса* будет напечатана, по всей вероятности, в сборнике Горького.
Книппер-Чеховой О. Л., 24 октября 1903*
4214. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
24 октября 1903 г. Ялта.
24 окт.
Дусик мой, лошадка, для чего переводить мою пьесу на французский язык?* Ведь это дико, французы ничего не поймут из Ермолая, из продажи имения и только будут скучать. Не нужно, дуся, не к чему. Переводчик имеет право переводить без разрешения автора, конвенции у нас нет, пусть К<орсов> переводит, только чтобы я не был в этом повинен.
От Немировича до сих пор нет письма*. У меня сегодня опять расстройство желудка, утром бегал три раза, но все же пренебрег и ездил в город, где покупал ветчину и проч. Погода скверная, холодная.
Если, как ты писала, Вишневский не будет играть Гаева, то что же в моей пьесе он будет играть?*
Очень хвалили пьесу Чирикова «Евреи»*, но пьеса оказалась весьма посредственной, даже плохой. Горький страшно раздул ее*, даже затеял перевод ее на иностранные языки.
Сейчас прочел в газетах, что Анна Ивановна*, твоя мама, получила медаль. Поздравляю ее, не забудь передать ей, что если бы от меня зависело, то я пожаловал бы ей бриллиантовую медаль.
Если пьеса моя пойдет, то я буду иметь право, так сказать, сшить себе шубу получше. Имей это в виду, приглядывайся к мехам и к портным, чтобы задержки не было. Шуба нужна, главным образом, теплая и легкая. Буду ходить по Москве в новой шубе под ручку с женой. Только бы вот расстройства желудка не было.
Я тебя люблю, лошадка, и поэтому буду колотить.
Дуся родная, когда же ты будешь меня слушаться? Я просил тебя тысячу раз получше заклеивать конверты, твои письма приходят ко мне почти распечатанные.
Пиши мне каждый день поподробнее, не скрывай от меня ничего.
Обнимаю, поглаживаю свою милую жену. Не скучай, будь здорова и весела.
Твой А.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Чеховой.
Петровка, д. Коровина, кв. 35.
Книппер-Чеховой О. Л., 25 октября 1903*
4215. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
25 октября 1903 г. Ялта.
25 окт.
Лошадка моя милая, сегодня в «Крымском курьере»* и в «Одесских новостях»* перепечатка из «Новостей дня»; будет перепечатано во всех газетах. И если бы я знал, что выходка Эфроса подействует на меня так нехорошо*, то ни за что бы не дал своей пьесы в Художеств<енный> театр. У меня такое чувство, точно меня помоями опоили и облили.
От Немировича до сих пор нет обещанного письма*. Да я и не особенно жду; выходка Эфроса испортила мне все настроение, я охладел и испытываю только одно — дурное настроение.
Вчера у меня были Екат<ерина> Павл<овна> и Средина. Был Михайловский. Я обругал в письме к тебе пьесу Чирикова*, и как оказывается, поторопился; это Алексин виноват, он очень бранил пьесу в телефон. Вчера вечером я прочитал «Евреи»; особенного ничего нет, но написано не так уж плохо, можно три с плюсом поставить.
Нет, я никогда не хотел сделать Раневскую угомонившеюся*. Угомонить такую женщину может только одна смерть. А быть может, я не понимаю, что ты хочешь сказать. Раневскую играть не трудно, надо только с самого начала верный тон взять; надо придумать улыбку и манеру смеяться, надо уметь одеться. Ну, да все ты сумеешь, была бы охота, была бы здорова.
Я с Эфросом больше не знаком.
Ем много. Скажи Маше, что брат Арсений (Петунька, как его называют в кухне) вернулся, живет у нас в кухне. Это великолепный садовник; не надо ли кому-нибудь из знакомых? Скажи З. Г. Морозовой, что этот садовник кончил курс, трезв, молод, порядочен и может насадить великолепный сад (не цветы, а фруктовый сад). Вот не хочет ли она иметь свой роскошный сад, десятин в 20–30? Серьезно, скажи ей. Я ручаюсь, ибо я в этом деле весьма и весьма понимаю. Пусть не упускает.
Маркс прислал телеграмму*: просит напечатать «Вишневый сад».
Облачно. Прохладно.
Средин выделяет много белку. Дело плохо. У меня недавно смотрели, белка не нашли. Каждый год смотрим. Зато покашливаю больше и хуже, чем в прошлые годы.
Листья на деревьях еще целы, не падают. Купил себе икры, сельдей, килек, а анчоусов забыл купить. Вот когда Маша будет высылать бабушке сапоги, то присоедини анчоусы. Впрочем, не нужно, это у меня с пера сорвалось. Анчоусы есть у Кюба.
Ну, лошадка, целую тебя и обнимаю. Утешай меня своими письмами. Я тебя люблю.
Твой А.
На конверте:
Москва. Ольге Леонардовне Чеховой.
Петровка, д. Коровина, кв. 35.
Марксу А. Ф., 25 октября 1903*
4216. А. Ф. МАРКСУ
25 октября 1903 г. Ялта.
Пьеса уже отдана*.
Чехов.
На бланке:
Петербург. «Нива». Адольфу Федоровичу Марксу.
Чеховой М. П., 25 октября 1903*
4217. М. П. ЧЕХОВОЙ
25 октября 1903 г. Ялта.
Милая Маша, бабушка просит*, чтобы ты купила ей и выслала в Ялту валенки, помягче и удобнее. Хороши бы, если бы у Мюра взялись сделать к валенкам кожаные подошвы.
Дома все благополучно. Мать здорова, я тоже здоров. Нового ничего нет. Ты редко пишешь.
Газету высылаю*. Будь здорова и весела, поклонись Ване с семьей.
Твой А.
25 окт. 1903.
На обороте:
Москва. Марии Павловне Чеховой.
Петровка, д. Коровина, кв. 35.
Гольцеву В. А., 27 октября 1903*
4218. В. А. ГОЛЬЦЕВУ
27 октября 1903 г. Ялта.
Дорогой Виктор Александрович, Елпатьевскому я скажу и сам буду помнить*. Это насчет Венгеровой. Скажи ей, чтобы, приехав в Ялту, она остановилась в гостинице «Ялта» (за 1–1.25 к. в сутки), переночевала бы и на другой день пошла бы к Софье Павловне Бонье, адрес которой она может узнать на набережной в магазине Синани. Бонье устроит ее, ибо уже я говорил.
