Наконец церковь отворилась, и в дверях показались первые прихожане. Я потеряла дар речи. Они выглядели так, как я их себе и представляла. Строгие, одетые в черное, аскетичные лица и суровые взгляды. Все мужчины были в больших черных фетровых шляпах — фигуры словно сошедшие с гравюр Альбрехта Дюрера!
Мое сердце бешено заколотилось, и я лихорадочно попыталась придумать, как их заполучить. Взяла «лейку» и вышла на улицу. Между тем перед церковью собрались разные группы, среди них и женщины в летах, которые также были одеты строго, во все черное. Когда я с приветствием: «Мир вам» приблизилась к группе мужчин, все они как по команде отвернулись от меня. Тогда я сделала попытку у другой группы — результат тот же самый. После того как у третьей я получила в ответ лишь выражение неприязни на лицах и увидела, как они поворачиваются спиной, пришлось наконец сдаться. Я не представляла себе, что дело окажется столь трудным. Хозяин гостиницы не слишком ободряюще поведал мне о крестьянах: «Эти люди живут абсолютно замкнуто в своих горных хуторах и еще ни разу в жизни не видели себя на фотографиях». В этом я усмотрела шанс: сфотографирую их и, может, так достигну своей цели. Незаметно мне удалось сделать несколько снимков. Я сняла номер в гостинице и осталась на несколько дней, чтобы повторить попытку. Мои старания оказались ненапрасными. Неожиданно я заметила, что взгляды крестьян стали не такими суровыми, как прежде.
Когда в следующее воскресенье несколько мужчин после церковной службы сидели в трактире при гостинице за кружкой вина, я тихонько подкралась к ним и выложила на стол снимки. Сначала никакой реакции не последовало, затем один взял в руки фотографию, стал ее рассматривать и рассмеялся. Тут заинтересовались остальные, и за столом возник оживленный разговор. Я велела принести красного вина, и лед, кажется, тронулся. Снимки и вино сотворили чудо. Я сидела с ними за одним столом и пыталась найти тему для разговора. Многие из крестьян никогда не выбирались за пределы долины Зарна и не имели никакого представления о кино.
Меня очень беспокоили съемки трудных игровых сцен, предусмотренных сценарием, например: преследование на деревенской улице, буйный праздник и некоторые драматические моменты. Осложняло дело и то, что свободное время у крестьян будет только в сентябре — до этого на них висели заботы о заготовке сена и уборке урожая. Но главное — мне поверили. Они обещали освободиться, когда я приеду сюда осенью. Тем не менее было ясно, что слишком полагаться на зарнтальцев рискованно.
В начале июня наша небольшая команда выехала из Берлина. Кроме меня в ней было еще пять человек. Наряду с Гансом Шнеебергером и его помощником Гейнцем фон Яворски в ее состав входил Вальди Траут, тогда еще молодой студент, несколькими десятилетиями позднее ставший успешным продюсером у Ильзе Кубачевски[181] в компании «Глория-фильм». Он согласился на месячный оклад в 200 марок. Я доверила ему свою скромную кассу. Пятым членом нашей команды был Карл Буххольц, хороший администратор. Он стал и мальчиком на побегушках, и мастером на все руки, умевшим находить выход из самых трудных ситуаций. Шестому — Вальтеру Римлю — предстояло снимать некоторые кадры фотоаппаратом. Он никогда этого не делал, но я не могла позволить себе нанять фотографа-профессионала.
Перед началом работы произошла еще одна большая неприятность. Выехав из Инсбрука, мы решили отправиться в Боцен через горный перевал Бреннер. Итальянские таможенники, нашедшие в нашем багаже почти 20 000 метров неэкспонированной пленки и профессиональную кинокамеру со всем, что к ней прилагается, потребовали уплаты таможенных сборов и залога, что нанесло бы нашей тощей кассе смертельный урон. Таких денег у нас не было. Объяснения, что мы снова вывезем все из Италии, таможенников не удовлетворили. Поезд продолжил путь уже без нас. Я сидела на камне в растерянности и отчаянии. Дикая ситуация — приходилось отказываться от всего, теперь, когда до цели рукой подать. Мои коллеги тоже пали духом. Отчаявшись, я решила послать по телеграфу «SOS» Муссолини, описав ему наше положение и попросив освободить от таможенных расходов. Ответ пришел всего через шесть часов. Положительный. Таможенники сделали большие глаза, а нам, счастливым, можно было ехать дальше.
В Боцене, в гостинице «К лунному свету», мы отпраздновали победу. Я давно уже не была в таком веселом настроении. Каждый лил сколько душе угодно — вино-то было невероятно дешевым.
Чтобы добраться до нашей деревушки у водопада, пришлось два часа идти пешком. Поклажу несли местные жители из долины Маджи. В Форольо мы были почти совершенно отрезаны от мира. Без почты, телефона и газет чувствовали себя беззаботными и счастливыми и могли полностью сконцентрироваться на работе. Думаю, меньшей съемочной группы еще никогда не существовало, как не было и более экономной. Нас не обременяло даже пребывание в гостинице — никакой гостиницы тут вообще не было. Даже постоялого двора. Во всей деревне насчитывалось девять взрослых, несколько детей, две коровы, одна овца, одна коза и несколько кошек. Большая часть домов пустовала. Несколько лет назад многие жители эмигрировали в Америку.
Таким образом, каждый из нас мог занять отдельный дом. Нары да тазик для воды — вот и вся роскошь, какая нам требовалась. Что это было за ощущение, когда мы наконец принялись за работу и стали обсуждать первые игровые сцены у водопада! Мы могли трудиться совершенно спокойно, без всякой спешки. Никто не стоял за спиной, никто не подгонял, никакая фирма не поставила над нами надсмотрщика. Сами себе господа. Часто мы были заняты лишь несколько минут в день, потому что хотели, чтобы водопад был снят при определенном освещении.
Каждый съемочный день мы проявляли для пробы коротенький кусочек пленки — посмотреть, точно ли мы уловили нужное настроение. Вечерами сидели в одном из полуразрушенных домов у камина и обсуждали план завтрашних съемок. Это был самый настоящий совместный труд. Четыре недели стояла хорошая погода, и снимать можно было почти каждый день. Потом мы послали первые 3000 метров пленки для проявки в Берлин и с нетерпением ждали результата. Спустя несколько дней я получила телеграмму, которую не отваживалась вскрыть, — от ее содержания зависело слишком многое. Но, конечно, все же прочитала. Сначала взгляд упал на подпись — «Арнольд». Это мог быть только Фанк.
«Поздравляю, снятый материал выше всяких похвал — таких кадров никогда не видывал».
Что за чудо эти слова Фанка, который едва не лишил меня мужества снимать этот фильм. Я была вне себя от радости. Затем — еще более неожиданный сюрприз. Вторая телеграмма:
«После просмотра пленки готов принять участие в фильме в качестве компаньона и взять на себя финансирование на стадии производства, при условии, что ты берешь на себя ответственность по издержкам на съемках.
Гарри Зокаль».
От радости мы стали обниматься и словно сумасшедшие пустились в пляс. Я была настолько убеждена, что фильм удастся, что никакой риск не казался слишком большим. Я телеграфировала Зокалю: «Согласна. Вышли проект договора. Лени».
Мы стали работать с еще большим подъемом. Нельзя было не оправдать оказанного доверия. К тому же для меня это становилось и вопросом жизни, так как я взяла на себя ответственность по съемочным издержкам, не ведая, сколь высоки могут оказаться окончательные расходы. Затраты на хрустальный грот, синхронизацию и запись музыки еще не подсчитывались. Без готовности моих сотрудников идти на жертвы я не смогла бы снять фильм. Мы были словно одна семья. Всё оплачивалось из одной кассы. Каждый старался тратить по возможности меньше, чтобы сэкономить деньги. Если у кого-нибудь рвались башмаки или срочно требовалось что-то иное, деньги брались из кассы. В начале августа к нам приехал Матиас Виман, две недели спустя Бела Балаш, который хотел проконтролировать съемку некоторых игровых сцен. Это было идеальное сотрудничество. Ни дурного настроения, ни споров.
