Рано утром я прибыла в итальянскую столицу без единой лиры в кармане. За несколько часов до назначенного времени я уже находилась в «Гранд-отеле». Прежде всего освежившись в туалетной комнате после утомительной ночной поездки, принялась лихорадочно листать иллюстрированные журналы в холле отеля. Чего бы я сейчас только ни отдала за хороший завтрак! Подошел официант, протянул мне роскошное меню. Пришлось поблагодарить его и попросить стакан воды.

Наконец стрелки часов достигли двенадцати. Только теперь мне в полной мере стало ясно, как много зависит от этой беседы. Я пыталась успокоиться, но дрожь в пальцах не унималась.

Время неумолимо двигалось вперед, а я все ждала. Давно минул назначенный для встречи полдень. Меня так и подмывало положить голову на стол и зарыдать. Все казалось бессмысленным. В тот самый момент, когда я уже собиралась уходить, ко мне подошел некий господин и спросил на ломаном немецком:

— Синьора Рифеншталь?

Я с тяжелым сердцем кивнула. Тогда мужчина сказал:

— Мы должны попросить у вас прощения, что заставили так долго ждать. На фирме случилось несчастье, которое коснулось нас всех.

Он колебался, говорить ли дальше, и мне показалось, что его лицо донельзя побледнело. Потом, глядя в сторону, этот человек продолжил:

— Управляющий делами нашей фирмы застрелился прошлой ночью. Мой шеф попросил сообщить вам это. Он очень сожалеет, что сейчас не сможет встретиться с вами.

Итальянец давно покинул холл, а я, будто окаменев, все еще сидела на месте. Не знаю, как долго. (Многое из того, что тогда происходило, сегодня видится отчетливо, другое — схематично.) Думая теперь о случившемся в Риме, мне приходит в голову, что смотрю фильм, из которого вырваны куски. Не помню уже, как вышла из отеля, припоминается лишь, как бесцельно бродила, остановилась перед киоском, чтобы купить итальянскую газету, пока не спохватилась, что у меня нет ни лиры. Бросились в глаза заголовки крупными буквами к материалам об итальянской кинофирме, с которой мы должны были вести переговоры. И тут я прочитала: «morti»[397] — единственное понятное мне слово — в статьях о самоубийстве, от которого я тоже косвенно пострадала. Я отправилась, все еще сама не своя, дальше, по направлению к улице Барберини, где находился офис Паноне. Внезапно кто-то обратился ко мне по имени. Затем незнакомая женщина, улыбнувшись, проговорила:

— Замечательно, что мы встретились. Как долго вы еще пробудете в Риме?

Я смущенно пожала плечами и только молвила:

— Не имею представления.

— Не хотите ли погостить у меня несколько дней? Все бы так обрадовались.

Дама импульсивно схватила меня за руку и заявила:

— В любом случае забираю вас сейчас с собой на чай, не могу упустить такую возможность.

Не сопротивляясь, я позволила отвести себя к машине.

Пока мы ехали, моя новая знакомая рассказала, что в течение многих лет является почитательницей моих фильмов, видела и мои выступления в качестве танцовщицы. Сама она училась хореографии в Мюнхене, поэтому и говорила по-немецки почти без акцента. Автомобиль медленно взбирался по улице Аурелиа-Антика, крутой и полной поворотов улице. Мы очутились довольно высоко над Римом перед громадными железными воротами, за которыми виднелся небольшой старый замок в романском стиле, окруженный высокими соснами.

— Вы здесь живете?

— Да, — ответила дама с улыбкой, — дом вам понравится.

Перед тем как войти в сад, я остановилась на мгновение, чтобы посмотреть с высоты на Рим: как же прекрасен этот город! Он очаровывает с первого взгляда. В доме нас приветствовали гости, и тут мне наконец стало известно имя гостеприимной хозяйки. Ею оказалась баронесса Мирьян Бланк, личность, довольно популярная в итальянской столице.

Чай подали во внутреннем дворике замка. Наконец-то можно было подкрепиться. Все же я попыталась не афишировать свой голод и, насыщаясь, одновременно с восхищением разглядывала изумительных пестрых птичек, яркие цветы, и живописно обвивающие колонны замка виноградные плети. В шезлонге, небрежно куря сигарету, расположилась дама без определенного возраста — бросались в глаза ее бесподобные длинные ноги. Это была Майя Леке,[398] известная в Германии танцовщица. Меня познакомили и с фрау Гюнтер,[399] руководительницей известной танцевальной школы в Мюнхене, обучавшей Майю Леке и Мирьян Бланк.

После всего пережитого за эти годы передо мной здесь открылся совершенно здоровый прекрасный мир. Эта атмосфера приятно изумила, захватила меня, и я с благодарностью приняла приглашение баронессы Бланк погостить у нее несколько дней.

Вот уже неделю я наслаждалась гостеприимством хозяйки замка. В то время мне пришлось вести странную двойную жизнь: с одной стороны — мое проживание в роскошных покоях в античном стиле с огромной современной ванной, выложенной сицилийским кафелем, а с другой — баронесса Бланк не могла не заметить, что ее гостья бедна как Золушка. Почти ежедневно, выезжая в город по магазинам или с визитами, она брала меня с собой. В Риме мы прощались, договорившись встретиться на ступеньках «Испанской лестницы» во второй половине дня. До этого времени я была предоставлена самой себе. Прогулки по выложенным камнем мостовым утомляли, передвигаться же на такси или автобусе я не могла себе позволить из-за отсутствия денег. Совсем тяжко приходилось во время обеда, когда в окнах кафе и ресторанов виднелось множество людей, поедающих пасту или наслаждающихся десертом.

Вечерами за ужином в замке — около 22 часов — я ощущала свое глупое положение с пронзительной отчетливостью. За торжественно сервированным столом, украшенным цветами и свечами, мне было неуютно. Как в кино, гостям во время трапезы прислуживал импозантный седовласый лакей в белых перчатках.

Поначалу меня безусловно очаровала подобная романтическая, пышная атмосфера, но затем все окружающее стало изрядно угнетать. Хотелось домой, к маме. Проблема заключалась в следующем: заранее купленный билет до Мюнхена был из Кортины, а не из Рима. Чтобы оплатить проезд, мне следовало раздобыть около 50 марок, но я не отваживалась их попросить.

Тут проявилось еще старое недомогание, заставившее меня провести несколько дней в постели. Мирьян — к тому времени мы перешли на «ты» — решила пригласить врача, который, по ее словам, смог бы меня вылечить.

Через несколько дней меня познакомили с этим чудо-доктором. Он явился в числе приглашенных на бесподобный вечер у Мирьян. На этом приеме также присутствовали знаменитый композитор Карл Орфф,[400] исполнивший свои новые сочинения, а также Эдда Чано,[401] дочь Муссолини и близкая подруга хозяйки дома. Она и привезла с собой обещанного профессора, который, как мне объяснили, являлся домашним врачом итальянской королевской семьи.

Господин Штюккгольд, немец по происхождению, приехавший в Италию в 1928 году (и с тех пор ставший Стукколи), снискал здесь славу и уважение. Ранее в Берлине он имел практику на Веддинге. Тогда среди его клиентов попадались и продажные женщины, и сутенеры, и рабочие. Талантливый повествователь, он живописно рассказывал о той среде. Профессор Стукколи согласился обследовать меня, и уже на следующий день я была у него в клинике. Большое помещение с очень высокими стенами, как в библиотеке, сверху донизу заполняли книжные полки. Профессор, напомнивший мне сказочного богатыря, сидел за старинным столом. При этом ничто не указывало на то, что я нахожусь в кабинете врача, ни один предмет.

Терпеливо выслушав длинную историю моих болезней и тщательно изучив бумаги, которые я захватила с собой, Стуколли вдруг заметил выражение ужаса, появившееся на моем лице в связи с предстоящим осмотром. Ослепительно улыбнувшись, доктор успокоительным тоном принялся объяснять: