В мрачном настроении, все еще поеживаясь от холода, пили мы утренний кофе, как вдруг дверь распахнулась, в хижину ворвался солнечный свет, а следом со смехом и словами «Мир вам!» ввалился Тренкер. У нас гора с плеч упала. Тренкер сделал вид, будто у него хорошее настроение, подхватил Фанка на руки, громко прокричав: «Фанкетони, ты уж скорей всего начал думать, что я больше не возвращусь, ха-ха-ха, как бы не так».

Меня он как бы не замечал. У Фанка же в мыслях было одно: как можно быстрее заполучить на пленке сцену со мной и Тренкером. Еще до захода солнца съемки были закончены, и мы стали готовиться к спуску в долину.

Тренкер отправился первым. Пока Шнеебергер с Фанком укладывали в рюкзаки кинокамеру со всем, что к ней прилагается, поднялась буря. Впервые в жизни я увидела, как быстро меняется в горах погода. Только что светило солнце, и вот уже на хижину обрушился ледяной ураган. Ни о каком спуске не могло быть и речи. Непогода должна была застать Тренкера на пути к Малое, но, как опытный альпинист, он-то уж разыщет дорогу вниз. Мы проводили без него время, как могли. Фанк пытался поднять настроение мрачным юмором. Ночь нам, конечно, снова придется провести здесь. Теперь распределение спальных мест не вызвало никаких сомнений. Я буду спать внизу, Фанк и Шнеебергер наверху. Ветер дул все сильнее. Прошло уже двое суток, наши запасы и дрова заканчивались; к длительному сидению мы были не готовы. Ели мы совсем мало, но все же вскоре не осталось ни крошки хлеба. Я понимала, что мужчины не хотят спускаться из-за меня. Одни, несмотря на бурю, они давно бы уже были внизу. Однако их рыцарским порывам пришел конец, когда опустели рюкзаки. Короткое совещание — и через несколько минут мы уже были готовы к старту. Иного выхода не было. Фанк с носильщиком поехал вперед, Снежная Блоха, лучше всех стоявший на лыжах, должен был опекать меня. Место встречи — Малоя.

Уже в считанные секунды обе фигуры исчезли: их поглотила снежная буря. Мы со Шнеебергером стояли у двери хижины. Одежда не защищала от холода. Ресницы и волосы тотчас заиндевели. Перед нами простиралась непроглядная пелена. Блоха схватил меня за руку, и мы заскользили вниз, в неизвестность. Не было видно ни зги. Мне было совершенно непонятно, как мы найдем путь.

«Держать ноги вместе!» — прокричал Снежная Блоха. И тут же я заметила, что мы летим над движущейся массой снега. Потом ногам снова стало легче. Вдруг мне показалось, что я стою на месте. В то же мгновение на бешеной скорости я полетела кувырком, несколько раз перевернулась, приземлилась возле какой-то скалы и в испуге почувствовала, как мое тело скользит вместе со снежной массой. «Лавина!» — крикнула я что было силы. К счастью, это оказался небольшой снежный оползень. Лёжа по горло засыпанная снегом, я увидела смутно вырисовывавшуюся фигуру Шнеебергера, направлявшегося на помощь. Он откопал меня и стал растирать руки. Но на меня напал страх, и спускаться дальше я не хотела. Я боялась лавин и скал, а больше всего — нового перелома. Снежная Блоха ухватил меня за руку, и мы снова понеслись вниз по глетчеру, часто едва не задевая за скалы, выныривавшие в самую последнюю секунду из непроницаемой серой завесы. Я висела в руках Шнеебергера как тряпичная кукла. Неожиданно мы въехали в лес, буран ослабел, видимость улучшилась.

Еще несколько полян и дорог, и мы прибыли в Малою. Тренкер уже уехал.

Нашей следующей целью был Интерлакен.[86] Там нужно было снять весенние кадры. Какой контраст: снежные бури у хижины Форно, а здесь усыпанные нарциссами луга!

Но снова на горизонте взошла несчастливая звезда, сопровождавшая этот фильм. Руководство студии УФА отозвало Фанка для отчета в Берлин. Ожидалось, что работы над фильмом будут прекращены, потому что из-за несчастных случаев не удалось осуществить зимние съемки, а оставлять нас на вторую зиму в высокогорной области никто не хотел. Мы жили в Интерлакене со Шнеебергером и Беницем, нашим молодым помощником кинооператора.

Была потеряна половина зимы, а теперь уходила и весенняя натура. Тогда я решила действовать на свой страх и риск. У нас оставалось еще 600 метров пленки и пустая касса. Пришлось мне заложить свои украшения, взять на себя ответственность и попытаться заменить Фанка. Это был мой дебют в роли режиссера!

В Лез-Аване, на лугах с цветущими нарциссами, мы за три дня сняли все сцены. С большой опаской отправили отснятый материал в Берлин. Но ожидавшегося нагоняя не получили. Вместо этого пришла телеграмма от Фанка: «Поздравляю. УФА в восторге от материала. Фильм будет сниматься до конца».

Ликованию нашему не было предела.

Вскоре прибыли деньги, и мы смогли заплатить за гостиницу. Во Фрайбурге я арендовала небольшую мансарду, откуда каждый день ездила на копировальную фабрику. В небольшом просмотровом зале Фанк проверял материал, который был отснят за прошедшие пять месяцев. Для меня это стало первыми уроками мастерства. Тогда еще в ходу было проявление с использованием рамки, которое давало возможность обрабатывать отдельно каждый кадр. Благодаря этому достигались превосходные результаты; можно было даже вытянуть недоэкспонированные или переэкспонированные сцены. От Фанка я научилась также монтажу уже обработанного материала — деятельности, от которой я приходила в восторг. Чего только нельзя было собрать из разных сцен! Это так захватывающе! Создание фильма — творческий процесс колдовской силы. Как выяснилось, в свои двадцать три года я добилась весьма неплохих результатов в новой для себя области. Внешне я казалась полностью поглощенной своей новой профессией, а в душе кино боролось с танцем. Неужели отказаться от танца? Невыносимо. Когда я согласилась сыграть роль в этом фильме, мне и в голову не приходило оставлять профессию танцовщицы. Съемки фильма должны были продлиться не более трех месяцев. Этим временем я готова была пожертвовать. Теперь же прошло шесть месяцев, а конца работе все еще не видно. Что делать? Возможно ли заниматься тем и другим? Мое положение выглядело почти безвыходным. Осуществить затею с репетициями в горных хижинах оказалось совершенно нереально. Подниматься в горы и ежедневно тренироваться было слишком большой нагрузкой.

Я попросила господина Кламта, пианиста, всегда сопровождавшего меня во время гастролей, приехать во Фрайбург, и начала снова тренироваться. Первые упражнения после операции на колене и годового перерыва давались очень тяжело. Приходилось стискивать зубы, чтобы не застонать. И едва я успела преодолеть самые большие трудности, как меня отозвали на съемки.

На Гельголанде,[87] под круто нависающими скалами, там, где сильнее всего бушевал прибой, предстояло провести съемки танца. Это должны быть вводные сцены фильма — романтическая идея Фанка, для реализации которой мне надлежало создать произведение «Танец у моря» по мотивам Пятой симфонии Бетховена. Фанк представлял себе, что движение волн должно точно согласовываться с движениями танцовщицы, чего можно было достичь монтажом и скоростной киносъемкой. Было чертовски трудно при этом бешеном прибое танцевать босиком на осклизлых скалах. А чтобы танец совпадал с ритмом музыки, сверху со скалы спустили и подвесили на канате скрипача. Такой, полной приключений, могла быть работа над фильмом только во времена, когда еще не знали магнитофона. Шум прибоя был такой, что я только изредка могла расслышать звуки музыки. Когда съемки закончились, я вздохнула с облегчением, ведь волны несколько раз сбрасывали меня в море.

За работой на Гельголанде последовали павильонные съемки в Берлин-Бабельсберге. В то же самое время Фриц Ланг[88] снимал там свой «Метрополис» с Бригиттой Хельм,[89] Мурнау[90] — своего знаменитого «Фауста» с Иестой Экман,[91] Камиллой Хорн[92] в роли Гретхен и Яннингсом[93] в роли Мефистофеля — немые фильмы, которыми и поныне восторгаются во всем мире. Играть в павильоне было значительно проще, чем на натуре. В закрытых помещениях легче сосредоточиться.