После того как все мои попытки найти какую-либо должность не увенчались успехом, я решила, чтобы немного подзаработать, заняться продажей вина, воспользовавшись связями Петера. Это оказалось сложнее, чем можно себе представить, — поскольку у нас с Ханни не было никаких средств передвижения, даже велосипеда, мы везде ходили пешком. С собой мы брали только несколько бутылок «на пробу», едва помещавшихся в рюкзаке.

Свою торговую «карьеру» я начала в мюнхенском отеле «Четыре времени года». Для того чтобы остаться неузнанной, надела темные очки и изменила прическу. Однако в тот раз не удалось продать ни одной бутылки. Далее мы с Ханни зашли в фешенебельный ресторан «Хумпельмайер», в котором я недавно так безрассудно потратилась на жареного гуся. Но и здесь удача нам не улыбнулась. Далее в крупных продовольственных магазинах, наконец, было продано несколько бутылок вина. Выручка оказалась настолько мизерной, что я решила тут же раз и навсегда покончить с распространением вина. Но Ханни предложила попробовать еще и торговать за пределами города.

На следующий день на попутном грузовике мы добрались до Штарнберга,[383] где с торговлей нам действительно повезло, и в отелях, и в продуктовых магазинах. Ободренные, мы направились дальше в Вайльгейм, где зашли в харчевню и, ни минуты не колеблясь, проели весь наш заработок. Между тем Ханни наконец тоже поняла, что таким образом мы мало что заработаем. В одной лавке в Мурнау[384] меня в роли торговки вразнос с изумлением узнала хозяйка. Она попросила нас подождать, пока обслужит последних клиентов, затем пригласила на ужин, а когда выяснилось, что нам негде переночевать, предложила остаться у нее. Замечу, что в моей жизни помощь почти всегда приходила со стороны простых людей со скромным достатком.

Утром мы приняли окончательное решение покончить со столь хлопотным торговым делом. Ханни поехала к родителям в Брейзах. А я ненадолго сняла крохотную комнату в Партенкирхене у своего бывшего сотрудника.

Освобожденная от допросов, тюрем и клеветы, я теперь просто отдыхала и набиралась сил. А вид гор еще и пробудил во мне прежнюю страсть — скалолазание. Андерль Хекмайр, с которым я в довоенное время совершила несколько вылазок, выразил готовность вновь стать моим компаньоном. Мы встретились на привале Оберрейнтальхютге. Эти походы, впрочем, окончились полным разочарованием. По прошествии почти 10 лет моя физическая форма оставляла желать лучшего. Первое же восхождение отняло у меня так много сил, что пришлось часто отдыхать, а когда мы вернулись к хижине, я чувствовала себя полностью измотанной.

Естественно, Андерль не обрадовался этому, и однажды утром, проснувшись, я обнаружила, что мой компаньон исчез, не сказав ни слова. Жаль, ведь во время очередного похода в горы ко мне вновь стали возвращаться силы, и только тренировками можно было восстановить прежнюю форму. Пока я обдумывала, следует ли окончательно отказаться от новых попыток, обратила внимание, что какие-то люди наблюдают за спортсменом, пытавшимся залезть на отвесную скалу. Это оказался Мартин Шлислер, тогда еще семнадцатилетний юноша, прославившийся тем, что с риском для жизни преодолевал в одиночку опаснейшие горные маршруты. На сегодняшний день он стал знаменитым телевизионным продюсером, живет в Канаде и делает потрясающие документальные фильмы. А тогда с помощью последних пяти марок мне удалось воспользоваться его услугами в качестве проводника.

Вскоре я вновь почувствовала себя в форме, не осталось ни одной отвесной стены, которая показалась бы мне слишком трудной.

Но сладкое чувство свободы длилось недолго. В мюнхенском журнале «Ревю» 1 мая 1949 года вышла полная клеветы статья обо мне и фильме «Долина». Я подала жалобу на владельца этого иллюстрированного журнала Киндлера, опять же прибегнув к Праву охраны бедных. Мое дело вновь согласился вести господин Гричнедер. В суде первой инстанции Мюнхена 23 ноября 1949 года состоялось основное слушание дела против Гельмута Киндлера.[385] В «Ревю» поместили фотографию цыганки и снабдили ее следующей подписью: «„Испанка“ из концентрационного лагеря. Найти испанцев для фильма во время войны оказалось невозможно. Но Лени Рифеншталь знала выход, она отыскала цыган в концлагере». Под другим снимком значилось: «Кинорабы. Из концлагерей под Берлином и Зальцбургом привезли 60 цыган, которые изображали испанский народ. Поначалу они были рады сменить завод по производству боеприпасов на киносъемки… Но сколько их выжило?»

Наряду с подобными ложными утверждениями, статью снабдили и попросту глупыми подписями к кадрам из самого фильма. Под фотоизображением главного героя красовалась подпись: «Банковский служащий из Вены сыграл Педро. Он был выбран из 2000 егерей, которые неоднократно проходили отбор у Лени Рифеншталь».

Здесь я приведу показания под присягой Франца Эйхбергера, сыгравшего в «Долине» главную роль: «Я никогда не являлся банковским служащим, не жил в Вене и не принадлежал к горным егерям, поэтому не мог выбираться из их числа. Неправда и то, что 2000 соискателей проходили отбор у режиссера фильма. Впервые госпожа Рифеншталь увидела меня в Санкт-Антоне, где и пригласила на роль Педро».

Когда же во время судебного заседания адвокат Киндлера театральным жестом указал на меня и прокричал на весь зал: «„Долина“ не может появляться на экране, так как вы — режиссер дьявола», я совсем обессилела и не могла больше противостоять подобному натиску, впрочем, в этом уже не было необходимости.

Суд убедился в ложности текстов, опубликованных в «Ревю». Все свидетели подтвердили этот факт, за исключением цыганки Йоханны Курц, выступавшей от «Ревю». Она утверждала, что видела, как некоторые из цыган, принимавших участие в съемках «Долины», были отправлены в газовые камеры Аушвица. Когда судья спросил об именах страдальцев, она назвала семью Рейнхардт. Тут-то как раз ей не повезло. Свидетель Рейнль, мой тогдашний помощник, занимавшийся под Зальцбургом отбором цыган для съемок, видел семью Рейнхардт после окончания войны, о чем под присягой и заявил. Я сама через несколько месяцев в поезде «Кицбюэль — Вёгль» встретила многих цыган из «Долины». Они приветствовали меня с большой радостью, а о Рейнхардтах сообщили, что те в полном здравии.

Антония Рейнхардт, якобы умерщвленная в Аушвице, узнала об этом процессе из газет и направила мне письмо из Вайльхайма:

Суд констатировал, что только с марта 1943 года началось систематическое преследование цыган, а съемки «Долины» в Крюне проходили в 1940 и в 1941 годах. Лагерь Максглан в Зальцбурге тогда не являлся концентрационным. Различные показания под присягой, которыми я не хочу загружать повествование, бесспорно, подтвердили суть происходившего при работе над картиной. Среди них вспоминается выступление актера Бернхарда Минетги, одного из последних и ныне здравствующих «великих» из берлинского Грюндгенс-ансамбля. Он тогда заявил: «… Обхождение с цыганами в Крюне было более чем любезное. Госпожа Рифеншталь, как и большинство ее сотрудников, прямо влюбилась в цыган. Они от мала до велика вызывали восхищение своим природным даром и милой непосредственностью. И потому во время работы над фильмом нас окружала более чем добрая, радостная атмосфера. Легковесность лживых утверждений журнала меня возмутила!» Далее опять высказался Рейнль: «… Заявление, что цыгане попали на съемки из концлагеря, — заведомая ложь, так как любой ребенок в Зальцбурге знает, что в Максглане никогда не существовало концлагеря — просто табор бродячих цыган». Об этом и я заявила под присягой. В конце ноября 1949 года суд первой инстанции Мюнхена вынес приговор владельцу в то время широко распространенного журнала «Ревю». Гельмута Киндлера признали виновным в предоставлении заведомо ложных сведений. В случае уклонения от оплаты стоимости судебных издержек он должен был подвергнуться штрафу на сумму 600 марок и аресту на 20 дней. Байер, адвокат Киндлера, подал апелляцию.