— Мне не нужно вас осматривать. Картина ясна: у вас прогрессирующий цистит, который уже не поддается лечению обычными средствами. Существует единственная возможность улучшить ваше состояние и предохранить от болезненных колик. Но этот метод довольно опасен, и только вы сможете решить, стоит ли рисковать.

Я взволнованно попросила врача развить эту тему подробнее.

Он не заставил себя ждать и продолжил объяснение:

— Одна часть вашего мочевого пузыря десятилетиями разрушалась коли-бактериями. Миллионы их расположились в глубоких складках больного органа. Вам придется вколоть лошадиную дозу лекарства. В течение двух месяцев ежедневно вы должны внутримышечно вводить себе по два кубика стрептомицина. Дело в том, что антибиотики появились совсем недавно, поэтому до сих пор вам никто и не смог помочь. Сегодня достаточно от трех до шести дней, чтобы вылечить подобные болезни, если только они не перешли в хроническую стадию. Обычное лечение в вашем случае уже бессильно.

— А в чем состоит риск? — спросила я.

Профессор Стукколи ответил:

— Вы можете оглохнуть.

Я моментально отреагировала:

— Милый профессор, уже более двадцати лет приступы раз от разу повторяются с новой силой. И у меня в связи с этим только одно желание — освободиться от чертовых невыносимых колик.

Врач открыл деревянный шкафчик, вынул оттуда несколько пачек лекарства, передал мне и сказал:

— Здесь шестьдесят доз по два кубика стрептомицина. Вам следует ежедневно, не пропуская, делать по одному уколу, желательно в одно и то же время, иначе все пойдет прахом.

— Дорогой профессор, — молвила я в замешательстве, — к сожалению, мне пока не по карману оплатить лекарство и ваши услуги.

— А вы мне ничего и не должны, — был ответ.

Я по сию пору сохранила чувство искренней благодарности к этому человеку — удивительному врачу. Назначенное лечение я стойко перенесла, и вот уже тридцать лет у меня не возникало никаких рецидивов.

Теперь мой отъезд был окончательно определен. Вечером отходил поезд на Мюнхен. Секретарь Рената, которую я незадолго до этого, к счастью, повстречала, без колебаний одолжила мне денег на билет. От нее я также узнала, почему кинопроект с участием Паноне и «Кэпитал пикчерс» потерпел крах. Один из наиболее влиятельных в финансовом отношении директоров этой фирмы, швейцарский банкир, вернулся в Италию в начале того года после долгосрочного пребывания в Нью-Йорке. Когда он узнал о договоре, который подписал со мной Паноне, то, по словам Ренаты, пришел в ярость. Банкир открытым текстом заявил, что не будет финансировать никакой фильм, связанный с именем Рифеншталь. Поскольку синьор Паноне тем не менее настаивал на исполнении условий договора, говорят, банкир перекрыл все счета фирмы. Что произошло потом, Рената точно не знала, но фирма стала неплатежеспособной, а Паноне скрылся за границей, не оставив никаких координат.

Мой последний день в Риме. Поезд уходил поздно вечером, и мы решили напоследок поужинать по-домашнему. Багажа со мной не было, только маленький чемоданчик. Мирьян в тот день планировала отправиться с визитом в Рим, пригласив с собой и меня. Уже в автомобиле она сказала:

— Сегодня ты познакомишься с одним из моих лучших друзей, удивительным человеком, Франческо Вальднером, самым известным в Риме астрологом. У него экстраординарные способности, и предсказанное им, как правило, сбывается. Ты веришь в астрологию? — спросила Мирьян.

— То, что созвездия имеют большое влияние на природу, а также и на человека, это, безусловно, правда, — ответила я, — но расчеты, которые делают астрологи по расположению звезд в час рождения, мне представляются слишком сложными. Скорее поверю, что существуют люди, которые, занимаясь этим, интуитивно могут распознать определенные качества характера и судьбы людей. Но, пожалуй, не стану строить свою жизнь по гороскопу и подобным предсказаниям, как и до сих пор этого не делала.

Господин Вальднер жил в старинном доме недалеко от Тибра. Он обнял баронессу, а затем повернулся ко мне.

— Это Лени Рифеншталь, — представила меня Мирьян, — ты ее, конечно, знаешь.

— Да-да, — произнес задумчиво Вальднер. — Еще когда жил в Мерано, я видел ваши фильмы, я отчетливо помню «Голубой свет», — продолжил он оживленно, — тот эпизод, когда вы в гроте играете с кристаллами, пронизанными лунным светом.

Мы расположились на угловой софе со множеством подушек. Вся обстановка была выдержана в приглушенных тонах. Кошка потерлась о ноги Вальднера, он тем временем поставил на стол чай и печенье. Я заметила, что его глаза прикрыты, и вообще астролог выглядел немного заспанным. Может так Франческо сосредоточивался. Еще до того как я сделала глоток чая, он уже задал вопрос:

— Когда вы родились?

И тут же сам ответил:

— Определенно в августе. Вы могли быть рожденной только в конце лета.

Улыбнувшись, я подтвердила:

— Да, двадцать второго августа тысяча девятьсот второго года.

Он моментально поднялся, прошел за занавес, но вскоре вернулся.

— У вас очень необычный гороскоп, — проникновенно сказал он. — Как долго вы еще пробудете в Риме?

— Только до сегодняшнего вечера.

— Этого не должно случиться, — воскликнул астролог неожиданно взволнованно. — Вам непременно следует задержаться в Риме.

Мирьян прервала его:

— К сожалению, это невозможно, Франческо, Лени ждут в Мюнхене.

— Минутку, — произнес Вальднер и вновь исчез за занавесом. Потом он возвратился с маленькой картотекой, упал в кресло, углубился в какую-то карту, затем сказал с большой определенностью: — Если вы уедете сегодня вечером, то потеряете уникальный шанс. У меня здесь гороскоп одного из клиентов. Его луна лежит на вашем солнце. Звезды так расположены по отношению друг к другу, что лучшего партнерства и быть не может. Этот мужчина, — продолжал Вальднер, — богатый итальянский бизнесмен с творческими амбициями, можно сказать, прирожденный меценат. Если вы с ним договоритесь, это будет для вас очень благоприятно.

Мирьян попыталась его поддержать:

— Ты действительно должна подумать. Если Франческо высказывается с подобной определенностью, в этом почти всегда что-то есть. Задержись еще на несколько дней, ты же можешь переговорить со своей матерью по телефону.

Я осталась. На следующее утро господин Вальднер позвонил Мирьян. «Его» меценат назначил мне встречу на пять часов вечера в офисе на улице Барберини, 3. Им оказался профессор Эрнесто Грамацио, австрийский Генеральный консул в Риме. Точно в назначенное время я пришла по указанному адресу.

Меня провели через несколько современно обставленных комнат, в которых работали сотрудники фирмы, и попросили подождать в офисе профессора Грамацио. Здесь стены были увешаны фотографиями знаменитых деятелей искусств и политиков, под всеми фото красовались личные подписи. Я все еще ни на что не надеялась и потому сохраняла спокойствие, несмотря на то что ждала уже более часа.

Вдруг неподалеку послышались голоса, смех, затем синьор Грамацио наконец возник передо мной. Он оживленно поздоровался по-итальянски, потом по-французски и, наконец, по-английски. Выглядел профессор как итальянец из книжки с картинками: крупный, статный мужчина, очень ухоженный и модно одетый, черные густые волосы, большие карие глаза и черты лица римлянина из голливудского фильма. Была бы я юной девушкой, он бы произвел на меня сногсшибательное впечатление.

Глава фирмы извинился за опоздание и начал говорить так много и так быстро, что я едва могла за ним успеть. Все больше Грамацио казался мне актером, нежившимся в лучах славы, но не своей, а других знаменитых личностей. Он показал фотографии Марии Каллас,[402] президента Италии, Анны Маньяни,[403] Росселлини[404] и де Сики.[405] При демонстрации каждого фото хозяин офиса пояснял, когда с ним или с ней встречался и беседовал в последний раз. Но, мне все это было не так уж и важно. На протяжении своего монолога профессор ни одним словом не обмолвился о моей работе, и я порядком рассердилась, что из-за него осталась в Риме. Дождавшись паузы в его речевом потоке, я встала, чтобы попрощаться.