— Нет, — произнесла я потрясенно, — это невозможно. Я не переношу морфий и никогда не переносила.
— Это не морфий, иной состав, под другим названием.
— Спасибо, сестра. Мне больше не нужны уколы.
Дома разбила ампулы, которые должна была взять с собой в Испанию. — очень боялась стать зависимой. Дни без лекарства были ужасны. Только через неделю я наполовину преодолела кризис. До сих пор, когда вижу в кино или по телевизору наркоманов, у меня от страха холодеют руки.
Еще раз об Олимпиаде 1936 года
Как и два года назад, я жила в Мадриде у своего друга юности и тренера по теннису Гюнтера Рана в великолепной квартире на улице Короля Альфонсо ХП, вблизи ресторана «Хорхер». В берлинском «Хорхере» еще в довоенные времена встречались представители высшего света. Это место напомнило мне о счастливых юношеских годах, когда Эрнст Удет в Берлине частенько приглашал меня в роскошный ресторан.
В солнечном городе не замечаешь тревог и волнений рядом с другом, который, несмотря на некоторые проблемы, был всегда доброжелателен и готов помочь. Как только в Мадриде слегка похолодало, Гюнтер предложил поехать к друзьям на юг Испании, в местечко Торремолинос. В это время года (был октябрь) я могла еще плавать в море. Купальный сезон закончился, в городе и на пляжах было пустынно. Я наслаждалась одиночеством.
Когда в моей жизни наступал очередной кризис, я могла восстановить силы только в горах или у моря. Так произошло и на сей раз. Многочасовые прогулки по пляжу успокаивали и утомляли меня — я вновь могла крепко спать. Сон — и до сих пор — для меня источник жизненной энергии.
Почту из Мюнхена мне совсем не хотелось читать. Я боялась неприятных известий. Однако, заставив себя все-таки вскрыть конверты, не смогла поверить своим глазам: три немецких киноклуба — Берлина, Бремена и Гамбурга предлагали читать лекции и демонстрировать мои горные и, что особенно удивило, олимпийские фильмы.
Как подобное стало возможным? Что случилось? Где взять кинокопии? Мой архив, одиннадцать лет находившийся во Франции под арестом, был незадолго до моего отъезда в Африку переправлен в Мюнхен. Арнольд привез его к себе в копировальное учреждение «АРРИ», где разместил в двух монтажных, которые оборудовал для меня. Вернувшись из Африки и намереваясь посмотреть материал, я с ужасом вынуждена была констатировать, что его больше нет. За это время монтажные были переоборудованы в копировальные лаборатории цветных фильмов. Мои коробки с фильмами свалили в корзины и ящики, а мои столы для обработки звука оставили под открытым небом. За это время они разрушились от ветра и дождя. Целых десять лет борьбы за спасение своих фильмов и монтажных столов оказались напрасными, а это было единственной ценностью, которой я обладала. За пришедшие в негодность три стола для звукозаписи и другое оборудование монтажных помещений я не могла предъявить претензии фирме «АРРИ». Арнольд меня всегда поддерживал, за что я ему очень благодарна. Он был возмущен, когда услышал о небрежном обращении с моим имуществом. Но так как у него было множество других забот, то ничего и не заметил, но пообещал, что, как только станет возможным, сам найдет замену.
Работа над «Черным грузом» не позволила мне позаботиться об архивном киноматериале, а последующая болезнь так ослабила, что не было сил для такой скучной и кропотливой работы.
Я хотела заняться этим после моего возвращения из Испании и была очень разочарована, узнав, что у «АРРИ» все монтажные заняты. Не осталось ни одного свободного звукового стола, а у меня не было денег, чтобы где-то в другом месте арендовать помещение. Не оставалось ничего иного, как работать в коридоре «АРРИ» за столом перемотки. Сотни кинороликов надо было просмотреть, чтобы установить, какие не испорчены дождем и можно ли из фрагментов собрать полные копии. Материал, который хранился у французов, был в сохранном состоянии. Были возвращены «Триумф воли», «Бури над Монбланом» и фильм Цильке «Стальной зверь», но я не получила ценную звуковую аппаратуру для кино или деньги с моих банковских счетов.
Потянулись недели, когда я до ночи, не отрываясь, сидела за столом перемотки, пока не воспалились глаза, и несколько дней мне нельзя было работать.
Весь вспомогательный персонал «АРРИ» был полностью загружен, а моя Ханни, чтобы получать какие-то деньги, вынуждена была найти другую работу.
Теперь моя семидесятисемилетняя мать стала единственным человеком, который помогал мне при перемотке пленки и надписывании роликов.
Копии фильмов о горах, к счастью, пострадали мало, но некоторые олимпийские материалы были полностью уничтожены. Однако сохранились копии и дубликаты негативов, и я смогла воссоздать оригинальную версию.
Имелась и другая проблема: сначала олимпийские фильмы должны быть «денацифицированы»! Это были кадры, где Гитлер показан как зритель, чествование немецких победителей и олимпийскую присягу. Жертвой ножниц пали 86 метров — три минуты экранного времени. Из второй части фильма были вырезаны только несколько метров.
Повторяющееся в немецкой прессе как молитва мнение, что мой олимпийский фильм — нацистская пропаганда, в корне неверно. Даже сегодня общественность мало информирована об основных положениях, установленных Международным олимпийским комитетом. Поэтому я хочу процитировать выдержку из письма Генерального секретаря, ответственного за проведение Олимпийских игр в 1936 году, господина Карла Дима, которое он направил в 1958 году в адрес «Добровольного самоконтроля экономики кино»:
Международные Олимпийские игры — одно из направлений работы Международного олимпийского комитета, который передает полномочия на их проведение в выбранную страну, а не в правительство. Олимпийские игры 1936 года были проведены в Германии, и правительство страны открыто заявило МОК, что в соревнованиях могут принимать участие представители всех рас и национальностей. И эти обещания были выполнены. Я могу назвать братьев Баль в хоккее на льду, фехтовальщицу Хелене Мейер, обладателей серебряных медалей. Также хотел бы отметить, что тогдашний президент Немецкого олимпийского сообщества Левальд вплоть до распада режима не испытывал никакого давления, что было подтверждено им в июне 1939 года на проходящей в Лондоне сессии МОК. Решение о проведении зимних Олимпийских игр 1940 года в Гармише принято без участия Германии единогласно, путем тайного голосования. В прессе господствует мнение, что так как в Берлине Игры были проведены за три года до начала Второй мировой войны, а зимние — за два месяца, то за ними, несомненно, стояла некая политическая подоплека. Но МОК может предоставить доказательства — в любой форме, — что на Комитет не оказывалось никакого давления. Лени Рифеншталь было поручено снять документальный фильм. К этому Министерство пропаганды не имеет никакого отношения.
Решением коллегии МОК от 8 июня 1939 года Лени Рифеншталь была награждена олимпийской золотой медалью за культурный вклад, который она своим фильмом внесла в дело МОК. Совершенно неверно утверждение, что в фильме содержатся кадры национал-социалистической пропаганды. Несмотря на то, что в 1938–1939 гг. международная пресса объявила суровый бойкот Германии, в США в 1956 г. этот знаменитый режиссер и ее фильмы попали в десятку лучших картин мирового кино…
И я рискнула принять предложения киноклубов. Во всех трех городах фильмы прекрасно принимала не только публика, но и пресса. В берлинском «Титания-паласте», вмещающем 1900 зрителей, почти все билеты были раскуплены. Рядом со мной на сцене стоял Герберт Виндт, чья музыка, несомненно, внесла существенный вклад в успех олимпийских фильмов.
Вновь все прошло не так, как мы предполагали. Если бы я не поехала в Берлин, то никогда бы не узнала, что владельцы «Титании» уехали из города. Их страх вернул мне смелость. Я думала, что хуже, чем быть забросанной яйцами и помидорами, ничего не будет. Поговаривали о демонстрациях протеста, однако ничего похожего не случилось. Я чувствовала огромное вдохновение. Даже пресса была намного лояльнее чем впоследствии, в 1972 году. Радио «Свободный Берлин» высказалось так:
