Ночное путешествие единственной белой женщины с девятью малознакомыми неграми и одним арабом — просто сказка!

Повсюду нас сопровождали светящиеся в ночи глаза диких обитателей джунглей. Слонов и носорогов тропа, по которой мы ехали, нисколько не смущала. Иногда даже приходилось останавливаться и подавать назад, чтобы не мешать животным. Вдруг водитель резко затормозил. Нас подбросило вверх, и в свете фар мы увидели питона, длинного и толстого, словно ствол дерева. Он был огромный и почти белый. Я с ужасом наблюдала, как медленно удав ползет вперед. Эти минуты показались вечностью, пока наконец змея не исчезла в кустарнике.

Между тем я стала замечать в моих неграх проявление признаков беспокойства и даже страха. Им, наверное, показалось, что их просто-напросто обманули и похитили. Кроме того, все мы были голодны. Я почувствовала, что зреет «бунт на корабле». Африканцы кричали наперебой и размахивали руками. Ситуация накалялась. И тут меня словно осенило: я тоже замахала руками и закричала на суахили:[450]«Пойте!»

Коко запел неуверенно, но его постепенно поддержали остальные. Было видно, что пение притупляет их страх. Так продолжалось, пока в два часа ночи мы не достигли небольшого залива, отделявшего нас от полуострова Ламу.

Лодочник, который должен был доставить нашу группу на место палаточного лагеря, спал. Его пришлось будить. На лодке негров снова охватила паника. Видимо, оттого, что некоторые из них знали, как таким вот образом, по воде, многих их родственников и соплеменников доставляли на корабли, а затем увозили в чужие края в рабство. С трудом нам с Кокой удалось успокоить «артистов».

Наконец в четыре часа утра мы добрались до лагеря. Вскоре они уже спали, завернувшись в шерстяные одеяла, усталые, но успокоенные. Через несколько минут и я последовала их примеру.

На следующее утро во время завтрака я заметила, что мои коллеги чем-то расстроены. Я-то думала, что все обрадуются пополнению киногруппы, но никто не произнес ни слова.

Когда я вошла в свою палатку, меня встретил Сикс. Он сообщил, что во время моего отсутствия в Суэцком канале началась война англичан и французов против египтян. Канал закрыт для судоходства. Наш корабль, на котором находилось кинооборудование, теперь вынужден делать большой крюк в несколько тысяч миль через Южную Африку. Посему мы получим рабочую аппаратуру только через несколько недель.

Когда я об этом услышала, у меня закружилась голова. Это известие подписало приговор нашему фильму. В связи с большой потерей времени, которая возникла из-за аварий сафари-машин и постройки баржи, мы давно превысили утвержденную смету. Других средств у нас не было.

— Не отчаивайтесь, мисс Лени, — сказал Сикс, — мы со Стэном нашли решение. Прерывать работу нельзя, иначе мы потеряем все. То, что случилось, — воля Всевышнего. Наша компания готова бесплатно продлить для вас на пять недель большое сафари. Для Лоуренс-Брауна это большая жертва, но, если этого не сделать, нас ждет финансовый крах.

Оглушенная этой новостью, я не могла двинуться с места. Конечно, поддержка сафари-компании — без сомнения, большая помощь, но потеря времени вызвала и другие осложнения, решения которых я не знала.

— Сезон дождей, — продолжал Джордж, — который вскоре начнется, вынуждает нас как можно быстрее сворачивать лагерь и перебираться в Уганду. Наша автоколонна должна проделать расстояние более двух тысяч километров. И только на берегу озера Эдуарда, если будет хорошая погода, мы сможем начать съемки.

Но риск был огромным, так как мы не знали, сколько недель придется ждать прибытия нашего корабля в Момбасу. И мы решили с пользой потратить время: сшить одежду для новых участников, достроить лодку и научить негров грести — трудная задача, так как воды они очень боялись. Плавать не умел никто. Я должна была сесть с ними в лодку, чтобы помочь хоть в какой-то степени освободиться от страха. Как только корабль прибыл в Момбасу и мы получили наш груз, по небу поползли серые дождевые облака. Если сезон дождей начнется уже сейчас — мы пропали. Всего за несколько часов дождь превратит каждую тропинку в непролазную топь. В спешном порядке пришлось сворачивать лагерь.

Прежде чем отправиться в Западную Уганду, следовало сначала вернуться в Найроби. Там должно было состояться большое сафари. Были выделены три джипа и четыре пятитонных грузовика.

По дороге не было ни гостиниц, ни магазинов, поэтому все приходилось везти с собой. И об этом нужно подумать. Помимо восьмерых «бессловесных рабов» у нас были еще шестеро негров — исполнителей эпизодических ролей.

Наша кинокоманда насчитывала пятьдесят два человека. Для всех требовались палатки, походные кровати или, на худой конец, матрасы и одеяла, к тому же еще керосиновые лампы, продовольствие и лекарства. На одной машине «путешествовали» бочки со спиртом и водой, на остальных — два двенадцатиметровых каноэ для нашего плавучего дома, кинооборудование, рельсы, кабель, осветительная аппаратура. Там нашлось место даже для алюминиевой лодки с двумя подвесными моторами. То есть все, до последней мелочи необходимое при съемках художественного фильма.

Мне никогда не приходило в голову, что потребуется столько денег. Я заблуждалась, думая, что с нашими скудными средствами, можно в Африке снять игровой фильм. Это было несчастьем или виной, назовите как хотите, но ситуация все больше начинала тяготить меня.

Настроение еще больше ухудшилось, когда в Найроби я прочла почту. Вальди Траут требовал по возможности срочно послать в Мюнхен отснятый материал, который необходимо показать немецким прокатчикам. Иначе он не видит никакой возможности дальнейшего финансирования.

Что мне оставалось делать? Прекратить? Сейчас, когда у нас есть все — и сюжеты, и актеры, и новый договор с «Обществом сафари»? Мы обязаны были преодолеть эти трудности. У нас еще оставалось немного денег, и в течение десяти дней мы могли оплатить самое необходимое. Сикс пообещал, что через восемь дней группа доберется до Национального парка королевы Елизаветы, где я во время полета в Руанда-Урунди присмотрела подходящие пейзажи.

Перед самым отъездом случились два непредвиденных обстоятельства. Первым стало письмо немецкого консула в Найроби, в котором я со страхом прочла, что бельгийское консульство отказало мне во въезде на территорию Конго с обоснованием: «Госпожа Хелене Якоб, урожденная Рифеншталь, не имея действующей визы въехала в Руанда-Урунди. Она передала приветы от Кабака (короля Ватусси) одному из туземных вождей в Руанда-Урунди».

Эта ситуация могла иметь для меня тяжелые последствия. Я не сказала ни одного слова королю Ватусси, а также не передавала никаких приветов вождю туземцев. Нас арестовали в Китенси, в отеле у озера Киву, где мы, за исключением управляющего отелем и бельгийского полицейского, ни с кем не разговаривали. Даже на минуту мы не могли выйти из комнат.

Это известие глубоко меня задело. Кто может придумать такую глупость? Тут я вспомнила о бельгийском полицейском, которому мы должны были вручить паспорта. Когда он заглянул в мой, на чистом берлинском диалекте спросил: «Вы не Лени Рифеншталь?» Не было сомнения: бельгийский полицейский был соотечественником, и только он смог придумать такую «историю». Эта клевета была для меня неприятной, прежде всего по отношению к немецкому консулу, который лично старался уладить дело с моей бельгийской визой. Кроме того, отказ повлек за собой тяжелые последствия для нашего фильма. Только в Руанда-Урунди, тогда еще зоне влияния бельгийцев, я нашла подходящее место. Мы облетели почти всю Восточную Африку, но ни одна из рек нам не подходила. Или река текла по саванне, или была похожа скорее на Изар или Шпрее, но никак не на африканскую реку, которая требовалась по сценарию.

Вторая плохая новость: вечером в сумерки ограбили нашу сафари-машину, которая стояла на оживленной улице Найроби прямо перед отелем «Торрес». Были похищены не только костюмы, но и документы, дневниковые записи, проявленные и непроявленные фотоматериалы, пять фотокамер, принадлежавших моим сотрудникам. Но самым ужасным была пропажа единственного экземпляра рукописного сценария фильма. Оставалась только одна возможность: нам с Хельге как можно точнее воспроизвести все прописанные диалоги.