3 Кто с хлебом слез своих не ел, Кто в жизни целыми ночами На ложе, плача, не сидел, Тот незнаком с небесными властями. Они нас в бытие манят — Заводят слабость в преступленья И после муками казнят: Нет на земле проступка без отмщенья! 1795 ФИЛИНА Полно петь, слезу глотая, Будто ночь длинна, скучна! Нет, красотки, тьма ночная Для веселья создана. Коль прекрасной половиной Называют жен мужья, Что прекрасней ночи длинной — Половины бытия! День лишь радости уводит, Кто же будет рад ему? Он хорош, когда уходит, В остальном он ни к чему. Но когда мерцают свечи, Озарив ночной уют, Нежен взор, шутливы речи И уста блаженство пьют, И когда за взгляд единый Ваш ревнивый пылкий друг С вами рад игре невинной Посвятить ночной досуг, И когда поет влюбленным Песню счастья соловей, А печальным, разделенным Горе слышится и в ней,— О, тогда клянем недаром Мы часов бегущих бой, Что двенадцатым ударом Возвещает нам покой! Пусть же всех, кто днем скучали, Утешает мысль одна: Если полон день печали, То веселья ночь полна. 1795 ЭПОХА КЛАССИКИ РИМСКИЕ ЭЛЕГИИ О моей поре счастливой Рассказать теперь должны вы. I Камень, речь поведи! Говорите со мною, чертоги! Улица, слово скажи! Гений, дай весть о себе! Истинно, душу таят твои священные стены, Roma aeterna! Почто ж сковано все немотой? Кто мне подскажет, в каком окне промелькнет ненароком Милая тень, что меня, испепелив, оживит? Или, сбившись с пути, не узнал я дорогу, которой К ней бы ходил и ходил, в трате часов не скупясь? Обозреваю пока, путешественник благоприличный, Храмы, руины, дворцы, мрамор разбитых колонн. Этим скитаньям конец недалек. В одном только храме, В храме Амура, пришлец кров вожделенный найдет. Рим! О тебе говорят: «Ты — мир». Но любовь отнимите, Мир без любови — не мир, Рим без любови — не Рим. II Чтите, кого вам угодно, а я в надежном укрытье, Дамы и вы, господа, высшего общества цвет; Спрашивайте о родне, о двоюродных дяде и тете, Скованный свой разговор скучной сменяйте игрой. С вами также прощусь я, большого и малого круга Люди, чья тупость меня часто вгоняла в тоску; В политиканстве бесцельном все тем же вторьте сужденьям, Что по Европе за мной в ярой погоне прошли. Так за британцем одним «Мальбрук», упрямая песня, Шла из Парижа в Турин, в Рим из Турина текла, В Пизу, В Неаполь… И, вздумай он парус поставить на Смирну, Всюду «Мальбрук» бы настиг, в гаванях пели б «Мальбрук». Так вот и я — куда ни ступлю, все те ж пересуды: Эти поносят народ, те — королевский совет. Ныне не скоро меня разыщут в приюте, который Дал мне в державе своей князь-покровитель Амур. Здесь надо мной простер он крыло. Любимая вправду Римлянка складом — таких бешеный галл не страшит. О новостях и не спросит: ловить желанья мужчины, Если ему предалась, — нет ей заботы другой. Он ей забавен, дикарь свободный и сильный, чьи речи Горы рисуют и снег, теплый бревенчатый дом. Рада она разделять огонь, что зажгла в нем, и рада, Что не как римлянин он — золоту счет не ведет. Лучше стол обставлен теперь, и богаче наряды, Ждет карета, когда в оперу хочется ей. Северным гостем своим и мать и дочка довольны, Варваром покорены римское сердце и плоть. III Милая, каешься ты, что сдалась так скоро? Не кайся: Помыслом дерзким, поверь, я не принижу тебя. Стрелы любви по-разному бьют: оцарапает эта, Еле задев, а яд сердце годами томит; С мощным другая пером, с наконечником острым и крепким, Кость пронзает и мозг, кровь распаляет огнем. В век героев, когда богини и боги любили, К страсти взгляд приводил, страсть к наслажденью вела. Или, думаешь ты, томилась долго Киприда В рощах Иды, где вдруг ей полюбился Анхиз? Не поспеши Селена, целуя, склониться к сонливцу, Ох, разбудила б его быстрая ревность Зари! Геро глянула в шумной толпе на Леандра, а ночью Тот, любовью горя, бросился в бурную хлябь. Рея Сильвия, царская дочь, спустилась с кувшином К берегу Тибра, и вмиг девою бог овладел. Так породил сыновей своих Марс. Вскормила волчица Двух близнецов, и Рим князем земли наречен. IV Набожный мы народ, влюбленные: в демонов верим, Рады ублаготворить всех и богов и богинь. Сходствуем в том с победителем римским: страну покоряя, Чуждым ее божествам в Риме давал он приют; Черным ли, строгим кумир из базальта иссек египтянин, Или же в мраморе дал белым, пленительным грек. Но не гневит богов, когда пред иным из бессмертных Ладан мы курим щедрей, чем на других алтарях. Не утаю: к богине одной мы возносим молитвы Ревностней, чем к остальным, службу вседневно служа. Тот плутовски, благочинно другой, мы празднуем втайне, Помня: молчанье всегда для посвященных — закон. Лучше мы дерзкий грех совершим, чтобы нас неотступно Свора эриний гнала, чтобы Крониона суд Нас к скале приковал, вращал в колесе, чем от этой Сладостной службы своей душу дадим отлучить. «Случай» богиню зовут. Ее узнавать научитесь: Часто нам предстает в разных обличьях она. Словно ее породил Протей, вскормила Фетида, Те, что, меняя свой вид, ловко спасались в борьбе. Так вот и дочь — обольщает, шутя, несмышленых и робких, Сонного дразнит, маня, и улетает, как сон, Но уступает охотно тому, кто скор и напорист: Станет, игривая, с ним ласкова так и мила! Как-то девочкой смуглой она мне явилась. Обильно Падали волосы ей темной куделью на лоб; Нежно короткие пряди у гибкой курчавились шеи, В кольцах, не сплетены, вольно легли по плечам. Я бегущую вмиг опознал, подхватил — и в объятьях Мне, переняв урок, дарит она поцелуй. Как я блаженствовал! Но… те дни прошли, и сегодня Крепко я оплетен вервием римской косы. |
