ПРИЗВАНИЕ ХУДОЖНИКА ЗНАТОКАМ И ЦЕНИТЕЛЯМ Не впрок природы буйный пир Для безответных душ, Не впрок созданья мастеров В музеях и дворцах, Когда не творческий порыв, Вдруг вспыхнувший в груди, И не влеченье властных рук Приять и воссоздать. 1776 ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЬ ХУДОЖНИКА Когда бы клад высоких сил В груди, звеня, открылся! И мир, что в сердце зрел и жил, Из недр к перстам пролился! Бросает в дрожь, терзает боль, Но не могу смириться, Всем одарив меня, изволь, Природа, покориться! Могу ль забыть, как глаз обрел Нежданное прозренье? Как дух в глухих песках нашел Источник вдохновенья? Как ты дивишь, томить меня То радостью, то гнетом! Струями тонкими звеня, Вздымаясь водометом. Ты дар дремавший, знаю я, В моей груди омыла И узкий жребий для меня В безбрежность обратила! 1774 НОВЫЙ АМАДИС «Марш в чулан!» — кричал отец, И гремел засов. Жил я там, полумертвец, Тысячи часов. Там и подрастал. Там в мечтах я утопал: Рыцарский турнир Там выигрывал не раз, Там объездил мир, Словно принц Бекас. Замок кой-какой возвел, Кой-какой пожег И драконов, где нашел, Взял на коготок. Да, я был герой! Под Парижем — боже мой — Спас я де Треску, И была со мной нежна, Позабыв тоску, Де Треска, княжна. Поцелуи милых уст — Истинный нектар. Я влюбился, будь я пуст! Я принес ей в дар Сказки всей земли. Ах! княжна, увы, вдали. Увели. Куда? Иль ушла сама? Как пройти туда? Я сойду с ума! 1774 ОРЕЛ И ГОЛУБКА С утеса молодой орел Пустился на добычу; Стрелок пронзил ему крыло — И с высоты упал Он в масличную рощу. Там он томился Три долгих дня, Три долгих ночи И содрогался От боли; наконец Был исцелен Живительным бальзамом Всеисцеляющей природы. Влекомый хищничеством смелым, Приют покинул свой: Он хочет крылья испытать. Увы! они едва Его подъемлют от земли — И он, в унынии глубоком, Садится отдохнуть На камне у ручья. Он смотрит на вершину дуба, На солнце, на далекий Небесный свод — И в пламенных его глазах Сверкают слезы. Поблизости, между олив, Крылами тихо вея, Летали голубь и голубка. Они к ручью спустились И там по золотому Песку гуляли вместе. Водя кругом Пурпурными глазами, Голубка наконец Приметила сидящего в безмолвном Унынии орла. Она товарища тихонько Крылом толкнула, Потом, с участием сердечным Взглянувши на страдальца, Ему сказала: «Ты унываешь, друг! О чем же? Оглянись — не все ли, Что нам для счастья Простого нужно, Ты здесь имеешь? Не дышат ли вокруг тебя Благоуханием оливы? Не защищают ли зеленой Прозрачной сению своей Они тебя от зноя? И не прекрасно ль блещет Здесь вечер золотой На мураве и на игривых Струях ручья? Ты здесь гуляешь по цветам, Покрытым свежею росою, Ты можешь пищу Сбирать с кустов и жажду В струях студеных утолять. О друг, поверь, Умеренность — прямое счастье! С умеренностью мы Везде и всем довольны». «О, мудрость, — прошептал орел, В себя сурово погрузившись,— Ты рассуждаешь, как голубка». 1773 ЗНАТОК И ЭНТУЗИАСТ
К девчонке моей я свел дружка, Хотел угодить дружищу; В ней любо все, с ней жизнь легка — Теплей, свежей не сыщешь. Она на кушетке в углу сидит, Головки своей не воротит; Он чинно ее комплиментом дарит, Присев у окна, напротив. Он нос свой морщил, он взор вперял В нее — с головы до пяток. А я взглянул… и потерял Ума моего остаток. Но друг мой, трезв, как никогда, Меня отводит в угол: «Смотри, она в боках худа И лоб безбожно смугл». Сказал я девушке «прости»,— И молвил, прежде чем идти: «О боже мой, о боже мой, Будь грешнику судьей!». Он в галерее был со мной, Где дух костром пылает; И вот уже я сам не свой — Так за сердце хватает. «О мастер! мастер! — вскрикнул я.— Дай ему счастья, боже! Пускай вознаградит тебя Невеста, всех пригожей». Но критик брел, учен и строг, И, в зубе ковыряя, Сынов небесных в каталог Вносил, не унывая. Сжималась в сладком страхе грудь, Вновь тяжела мирами; Ему ж — то криво, то чуть-чуть Не уместилось в раме. Вот в кресла я свалился вдруг, Все недра во мне пылали! А люди, в тесный сомкнувшись круг, Его знатоком величали. 1774 |
