Поэт И в том причина Мне прослыть Гафизом тоже. Там, где мненье всех едино,— Все во всем друг с другом схожи. И с тобой одно мы оба. Взял и я из книг священных Дивный лик, чтоб он до гроба В недрах духа сокровенных Жил, как светлый дух Владыки Жив на плате Вероники, Чтоб являл, мой дух покоя, Средь неверья, средь разбоя Образ веры многоликий. ЖАЛОБА Знаешь — в нашей вечной круговерти — Где, кого подстерегают черти? И какой для них момент пригодней, Чтоб тащить нас в бездну преисподней? Им по вкусу лжец, а то злодей. Но поэт — зачем таких людей Он не избегает, раб господний? С кем он ходит, бродит — тот не тужит. Кто, творя, с самим безумьем дружит И кого все близкие, родные Гонят в беспредельности пустые На песке писать слова святые, Чтобы стерт был ветром стих,— Слов не понимает он своих, Сделать, как сказал, не может. Но сердца он песней жжет и гложет, Хоть иное говорит Коран. Так учите вы, народ ученый, Благочестью, мудрости законной, Долгу — правоверных мусульман. От Гафиза может желчь разлиться, От Мирзы к безверью дух стремится. Как тут быть и чем оборониться? ФЕТВА Облик поэтический Гафиза Восхищает полнотою правды, Но порою в частностях выходит Он из рамок строгого закона. Чтоб идти уверенно, должны мы Яд змеиный отличать от меда, Благородным, чистым наслажденьям Предаваясь радостно и смело, Всех других, грозящих мукой вечной, Избегать душою просветленной. Вот, бесспорно, путь, ведущий к благу. Так Эбусууд смиренный пишет,— Бог прости бедняге прегрешенья! НЕМЕЦ БЛАГОДАРИТ Ты, святой Эбусууд, бил в точку! Вот таких святых поэт и любит. В мелочах как раз такого рода, Выходящих из границ закона,— То наследье, где пока свободно, Дерзкий, даже в горестях веселый, И дышать и двигаться он может. Злейший яд и лучшее лекарство — Для него почти одно и то же, Этот не убьет, а тот не лечит. Ибо к жизни подлинной причастен Только тот, чьи действия безгрешны, Кто себе лишь повредить способен. И тогда у старого поэта Есть надежда, что для райских гурий Просветленным юношей он станет. Ты, святой Эбусууд, бил в точку! ФЕТВА В творенья Мизри погруженный всецело, Читал их муфти листы за листами И каждый кидал безжалостно в пламя. Красивая книга дотла сгорела. «Вот так же, — воскликнул законов блюститель,— Любого, кто верит в Мизри, я сожгу. Его одного я сжечь не могу Затем, что поэта творит Вседержитель. И если дар свой пустил тот прахом, Пусть сам разбирает свой грех с Аллахом». БЕЗГРАНИЧНЫЙ Не знаешь ты конца, тем и велик. Как вечность, без начала ты возник. Твой стих, как небо, в круговом движенье. Конец его — начала отраженье, И что в начале и в конце дано, То в середине вновь заключено. Таинственно кипит, не остывая, В тебе струя поэзии живая. Для поцелуев создан рот, Из чистой груди песня льется, Вина всечасно горло ждет, Для блага ближних сердце бьется. И что мне целый мир? Судьбою Тебе да уподоблюсь я! Гафиз, мы будем как друзья! Сквозь боль и радость бытия, Любовь и хмель пройду с тобою, И в этом счастье — жизнь моя. Но будь неповторимо, Слово, Ты старше нас, ты вечно ново! ОТРАЖЕНИЕ Пускай я весь — твое лишь отраженье, В твой ритм и строй хочу всецело влиться, Постигнуть суть и дать ей выраженье, А звуки — ни один не повторится, Иль суть иную даст их сопряженье, Как у тебя, кем сам Аллах гордится. И как сгорает в пламени столица, Как искорка растет пожаром грозным, И он, гудя, по улицам стремится, Она ж потухла, мчась к орбитам звездным, Так немцу свежесть сил первотворенья Ты, Вечный, дал для вечного горенья. «Найденные ритмы обольщают…» Найденные ритмы обольщают, И талант им радуйся, пиши! Но назавтра всех нас отвращают Эти полумаски без души. Радости они не обещают, Разве только новых форм творец Мертвым формам сам кладет конец. РАСКРЫТИЕ ТАЙНЫ Они, Гафиз, называли Мистическим твой язык. Но где тот блюститель слова, Что Слова ценность постиг? Мистическим был ты для них, Тебя по-дурацки читавших, В великом имени свой Нечистый хмель увидавших. Мистически чистый весь, Ты ими всего лишь не понят. Не набожный, ты блаженствуешь днесь, И за это они твою славу хоронят. |
