Неожиданно душа Кэрри преисполнилась каким-то странным, самой ей непонятным чувством, которое она не смогла бы выразить словами, но точно знала: в нем — ключ к ее жизни. Если бы только удалось понять, что же оно означает.
— Дядя Наппи! — позвала Ева с порога парикмахерской.
— Ева, детка!
Наполеоне Петроанджели, любимый Евин дядя, был старейшиной клана Петроанджели. Сейчас он возвышался над клиентом, занеся над ним ножницы.
— Это дочка моего племянника, — объявил он, делая ножницами широкий жест. — Она у нас будет манекенщицей. Ну, Ева, когда же старый дядя Наппи получит твою фотографию?
— Как только будет готов мой композит, дядя Наппи, — Ева поймала в зеркале взгляд старика и улыбнулась ему. Ни у кого на свете не было таких добрых карих глаз! Дядю Наппи все любили, а он вечно перешучивался с клиентами или мурлыкал народную итальянскую молитву: «Господи, ты заставляешь даже тыкву цвести, сделай наших девушек красивее, чем есть!»
— Большой успех ждет маленькую Еву! — объявил дядя Наппи. Обслужив клиента, он потянул Еву в уголок и что-то сунул ей в ладошку.
— Бери, пригодится! — шепнул он.
Ева так и разинула рот, когда обнаружила в руке скомканную десятку.
— Но, дядя Наппи…
— Маме и папе ничего не рассказывай, они могут неправильно понять! Но нам-то с тобой известно, что ты будешь знаменитой манекенщицей, а пока что — на мелкие расходы…
— Дядя Наппи, я…
— Тихо! — распорядился дядя Наппи.
Ева знала, как тяжко достаются деньги членам ее семьи, и не хотела ничего ни у кого брать. Дядя Наппи понял ее.
— Заработаешь первые большие деньги — вернешь! — предложил он, похлопав ее по руке. — Тебя ждет огромный успех, Ева! У тебя есть все, что для этого требуется.
Из дневника Кэрри
28 июня. Обстановка вчера была бесцветная, люди — безликие. Все считали, что это большое дело — приглашение Эдмунда Астора, одного из главных нью-йоркских распутников, на прогулочный корабль, но прогулка оказалась скучнейшей из всех затей, в которые меня втягивал Джефри. Я умирала с тоски, не понимая, зачем я согласилась явиться, когда вдруг появился он. Мел Шеперд.
Дальше все было предельно просто: с первого взгляда я поняла, что передо мной мужчина, в которого я могу влюбиться. И поняла, зачем я на корабле.
Что привлекло меня в нем? Впечатление необычности и донкихотства? Попробую описать его.
Темно-русые волосы, довольно длинные и чуть волнистые, сардонические складки у рта, но главное — ощущение полнейшей сосредоточенности на всем, что он делает или говорит. Наблюдая его манеру общения с людьми, я живо представила себе, как это будет, если в фокусе его внимания окажусь я. Его руки спокойны, но полны внутренней жизни, напряженности и силы. Я смотрела на эти руки и отчаянно желала почувствовать их объятия. В нем есть искрометность и даже лихость, но в сочетании с мягкостью и силой. Есть что-то в пластике его мускулистого тела, и даже в том, как он носит одежду, убеждающее в его способности заставить меня чувствовать. За ним я последовала бы на край света и обратно! Сейчас, когда я записываю свои впечатления, только сейчас я осознаю, в чем тут дело: он же похож на отца! Теперь все ясно.
Нас познакомили, и я узнала, что он кинопродюсер.
— Вы давно знакомы с Эдмундом? — спросил он меня.
— Я его впервые вижу. А вы?
— Я? — он отмахнулся. — У нас есть общие друзья.
Он приехал вместе с главой крупнейшей голливудской студии Р. Т. Шеффилдом. После прогулки мы с Долорес обедали с ними в «Кот Баск», а потом еще танцевали в «Эль-Марокко».
Обед я почти не запомнила — ни о чем шел разговор, ни что мы ели, настолько я была поглощена присутствием Мела. А в «Эль-Марокко» кто только ни подходил к нашему столику! Долорес была в своей стихии, лезла из кожи вон, зачаровывая старого, лысого Р. Т.
В танце Мел прижимал меня к себе, и наши тела гармонично покачивались в такт томной, чувственной музыке. Мел говорил, что «Эль-Марокко» — одно из немногих мест, где еще можно потанцевать. Мы будто плыли сквозь туман, упоительный туман, а музыка звала нас слиться друг с другом — да были ли нужны нам призывы?
Мел вдруг отвел меня на расстояние вытянутой руки:
— Ты так прекрасна, что не можешь быть настоящей! Но вот поразительно — все в тебе самое настоящее! Тебя надо рассматривать на расстоянии, чтобы оценить эту неслыханную красоту.
Он снова прижал меня к себе, легко поцеловал в висок, и я почувствовала его дыхание. Как же я была счастлива, прижимаясь к его широкой груди!
— Я все бы отдал, чтобы иметь возможность не лететь завтра на побережье! — сказал Мел. — В один вечер ты стала самым дорогим для меня существом!
С тех пор как умер отец, ничто не трогало меня сильней, чем эти слова!
А утром меня разбудил его звонок. Он сказал, что у него в городе дела, мы могли бы встретиться за ленчем в районе Йорк-вилля, но только если это не слишком расстроит мои планы. Я отменила две деловые встречи ради того, чтобы повидаться с ним. Не сошла ли я с ума? Или я влюблена? Я начинаю ликовать от одного только звука его голоса!
На ленч я, конечно же, явилась раньше времени и страшно боялась, что он не придет. Но он пришел, опоздав всего на несколько минут.
Мы заказали сосиски с кислой капустой, картофельные оладьи, мы объедались, смеялись и болтали.
— Кажется, я хорошо на тебя действую, — сказал он. — Сегодня ты еще красивей, чем вчера вечером.
— Но мы и познакомились только вчера!
— Неважно, я чувствую, что хорошо на тебя действую. Значит, тебе нужен такой человек, как я!
Как он прав! Такой мне и нужен. Но мне нужен именно он, а не просто такой, как он. Около него я становлюсь сама собой. Он снимает с меня чувство неприкаянности, и я начинаю понимать, что оказалась, наконец, на своем месте. Оно — рядом с ним.
На месте! Дома! Его сходство с отцом настолько очевидно, что я не могу закрыть на это глаза. Даже руки у Мела — сильные, с довольно широкой кистью — такие же, как у отца. Наверное, поэтому я чувствую себя на месте рядом с ним. Он сказал:
— Я хотел бы сделать тебя женщиной.
— Разве я не женщина?
— Нет, ты юная девушка. Юная девушка, которая пробивается в одиночку. А мир слишком суров, и беззащитной девушке в нем тяжко. Я хорошо знаю этот мир.
На его лице появилось выражение удивительной нежности. Наши взгляды встретились, мои глаза стали быстро наполняться слезами, а горло сжалось. Это было ужасно и прекрасно, со мной никогда такого прежде не бывало.
На улице он на миг прижал меня к себе и нежно прикоснулся к моим губам. Потом он сел в одно такси, я — в другое. Я целый день полна им, он постоянно со мной, хотя его и нет.
Я не в силах поверить, что все это происходит на самом деле. Не слишком ли легко все получилось? Не слишком ли быстро? Он пообещал позвонить и сообщить, когда приедет снова. Как я буду ждать!
— Ты просто втюрилась в этого Мела Шеперда, — сказала Долорес, отклеивая искусственные ресницы перед зеркалом в ванной.
Кэрри стояла в дверях. Она только что закончила писать в дневник и ожидала, пока Долорес освободит ей ванную. Долорес оглянулась:
— А мне казалось, ты не любишь старых!
— Мел не старый. Ему нет и сорока.
— Он врет тебе в глаза, а ты веришь. Такие голубчики, как он, тщеславятся своей внешностью больше, чем бабы. Мне, например, точно известно, что Мел Шеперд каждый день бывает в парной и держит массажиста на зарплате. Ты не заметила, какие у него на шее складки?
— Не говори глупостей!
— Ты ослепла, детка. Я тебя предупреждаю: поосторожней с ним. Он же известный Казанова!
Долорес занялась втиранием кольдкрема — осторожными поглаживаниями снизу вверх, чтобы не натягивать кожу.
— Вся голливудская шобла на один манер. Я совсем не против показываться на людях с Р. Т., но ты не думаешь, надеюсь, что я завела бы с ним роман? Только если бы он предложил мне контракт на блюдечке. Все они пресыщены, все они за долгие годы перебрали столько красивых девушек, что давно перестали их различать. Что для Р. Т., что для Мела все женщины взаимозаменяемы и большой роли в их жизни не играют.
