Здесь и в самом деле находились такие яркие интеллектуалы Сан-Франциско, что от высокого напряжения потрескивало в воздухе. Тед заметил, что Сара оживленно беседует с одним типом, который удивительно похож на поэта-битника Аллена Гинзберга. Присмотревшись, он увидел, что это и есть Гинзберг.

Теду пришлось в свое время ознакомиться с творчеством автора «Вопля», с его радикальными завываниями в стихах, которые вызывали так много литературных споров в студенческие годы. Когда он подходил к беседующей паре, то услышал, как Гинзберг описывает некие личные трагические переживания.

— Смотрел я сквозь окно на небо, и внезапно мне показалось, будто я заглянул в бездну вселенной. Небо вдруг как-то очень постарело. И вокруг меня то самое древнее место, о котором еще Блейк говорил, — «блаженная золотистая страна», куда так стремился попасть его подсолнух. И я вдруг понял, что само мироздание — это она и есть! Сара, ты врубаешься, о чем я?

— Привет, милая, — улыбнулся Тед, — надеюсь, не помешал.

— Вовсе нет, — ответила она и представила своего мужа бородатому барду.

— Кстати, я слышал, что вы, ребята, можете перебраться на Западное побережье, — сказал Гинзберг. — Надеюсь, вы так и поступите — здесь прана ощущается особенно сильно.

И в эту минуту их разговор прервал Билл Фостер.

— Прости, что вмешиваюсь, Аллен, но декан Ротшмидт отчаянно желает сказать Теду несколько слов перед уходом.

— Это клёво. А я с радостью продолжу очаровывать супругу чувака Теда.

Декан классического отделения пожелал выразить свое восхищение лекцией Теда и попросил его заглянуть к нему в кабинет завтра утром в десять часов.

Когда Тед шел обратно к Саре, его остановил Камерон Уайли.

— Должен отметить, профессор Ламброс, ваша лекция была превосходна. С нетерпением буду ждать ее публикации. И очень надеюсь, что когда-нибудь мы будем иметь удовольствие слушать ваши выступления в Оксфорде.

— Это была бы для меня огромная честь, — ответил Тед.

— Что ж, когда вам дадут очередной творческий отпуск, я с радостью организую ваш приезд в Англию. В любом случае, надеюсь, мы с вами не потеряемся.

Внезапно Теда словно озарило — в нем проснулось честолюбие.

Пару дней назад Камерон Уайли высоко оценил его книгу о Софокле. Сегодня вечером он восхищается лекцией, которую только что прослушал. А вдруг какое-нибудь письмо от королевского профессора из Оксфорда, содержащее те же самые выражения, поможет склонить гарвардскую чашу весов в пользу Теда?

Как бы там ни было, терять ему нечего, так почему бы не воспользоваться этим весьма благоприятным моментом?

— Профессор Уайли, я… все думал, могу ли я попросить вас об одном одолжении…

— Разумеется, — дружелюбно произнес мэтр.

— Я… у меня в следующем году заканчивается срок контракта с Гарвардским университетом, и я надеюсь, что вам захочется написать что-нибудь в мою поддержку…

— Я уже сочинил о вас хвалебный отзыв для публики в Беркли. Могу то же самое сообщить и в Гарвард. Не буду спрашивать, почему вы предпочитаете продлить контракт с холодными кембриджскими зимами. Во всяком случае, мне уже пора отправляться в постель, а посему я вынужден откланяться. Пожалуйста, передайте Саре от меня спокойной ночи. Она сейчас мило беседует с довольно-таки косматым типом, а мне бы не хотелось набраться от него блох.

Он развернулся и пошел прочь.

Тед расцвел в ликующей улыбке. В груди его жарким пламенем разгорался огонь надежды.

— Тед, ты был неотразим. Я так гордилась тобой — как никогда прежде. Ты всех сразил наповал.

Пока они шли к своему номеру в преподавательском корпусе, Теду не терпелось сообщить ей добрую весть.

— Даже старина Камерон Уайли, похоже, был впечатлен, — заметил он как бы невзначай.

— Знаю. Я подслушала, как он разговаривал с двумя или тремя людьми.

Он закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной.

— Слушайте, миссис Ламброс, а если я скажу, что нам, быть может, не придется покидать Кембридж?

— Не поняла, — ответила Сара, немного сбитая с толку.

— Знаешь, — страстно воскликнул Тед, — Уайли собирается написать в Гарвард, замолвить за меня слово. Как думаешь, письмо от него поможет мне продлить контракт и оказаться среди небожителей?

Сара мешкала с ответом. У нее было такое прекрасное настроение этим вечером, ей так все понравилось в Беркли, что эта «добрая» весть обернулась почти разочарованием. Двойным разочарованием, если точнее. Ибо сердцем она понимала, что в Гарварде решение уже принято и ничто не способно его изменить.

— Тед, — сказала она, с трудом подбирая слова, — не знаю, как мне сказать, чтобы не задеть твоих чувств. Но в письме Уайли будет просто сказано, что ты замечательный ученый и замечательный преподаватель, только и всего.

— Господи, а разве этого мало? По-твоему, я еще должен пробегать милю за четыре минуты, так, что ли?

Сара вздохнула.

— Послушай, зачем им письмо из Оксфорда, в котором говорится то, о чем им и так известно. Признайся себе: они не просто оценивают тебя как ученого. Они голосуют за то, чтобы принять тебя в члены своего клуба на ближайшие тридцать пять лет или же не принять.

— Ты допускаешь мысль, будто они не хотят меня принимать?

— Ой, да хотят они тебя принять, конечно. Вопрос только, как сильно они этого хотят.

— Вот черт, — непроизвольно вырвалось у Теда. Эйфория внезапно рассеялась, обнажив бездну отчаяния.

Сара обвила его руками.

— Тед, если это хоть как-то поможет тебе разрешить экзистенциальную дилемму, я хочу, чтобы ты знал: у тебя есть бессрочный контракт со мной.

Они поцеловались.

— Тед, — обратился к нему наутро декан Ротшмидт, — у нас в Беркли освободилось место преподавателя древнегреческой литературы, и все единодушно решили, что вы нам очень подходите. И мы готовы для начала предложить вам десять тысяч долларов в год.

Интересно, знает ли Ротшмидт, что предлагает на три тысячи больше, чем он сейчас получает в Гарварде? Впрочем, конечно же, знает. И этой разницы хватит, чтобы купить наконец приличную новую машину.

— И разумеется, мы бы оплатили все расходы, связанные с вашим переездом с Восточного побережья, — быстро добавил Билл Фостер.

— Я… весьма польщен, — ответил Тед.

Но это было еще не все. Ротшмидт продолжил обольщать его своими речами:

— Не уверен, вспомнит ли Сара — столько народу было вчера у Билла, — но седовласый джентльмен, с которым она недолго разговаривала, был Джед Роупер, глава издательства Калифорнийского университета. Он готов предложить ей должность младшего редактора — зарплату нужно будет обсудить.

— Господи, как она будет рада, — отметил Тед.

А потом добавил, по мере сил стараясь говорить будничным голосом:

— Полагаю, вы пришлете мне официальное предложение в письменном виде.

— Естественно, — ответил декан, — но это всего лишь бюрократическая формальность. Смею вас заверить, решение уже принято.

На этот раз Тед сам пригласил Уитмена на обед в преподавательский клуб.

— Седрик, если в Гарварде еще сохранилось горячее желание оставить меня на следующий срок, то мне кажется, у меня появился еще один защитник.

Наставник Теда, казалось, очень обрадовался, выслушав его.

— Я считаю, это значительно укрепит твои позиции. Я попрошу председателя комиссии напомнить Уайли по телефону о письме, чтобы мы смогли поднять вопрос о продлении твоего контракта на ближайшем собрании факультета.

«Моего контракта, — подумал Тед. — Неужели он говорит о моем контракте?»

Официальное голосование проходило двадцать четыре дня спустя. На рассмотрение факультета были представлены журнальные публикации Теда (четыре статьи и пять обзоров), его монография о Софокле (и отзывы на книгу, в которых ее называют не иначе как солидной и монументальной работой), а также различные рекомендательные письма — некоторые от специалистов в этой области, чьих имен Тед никогда не узнает. Но одно из них — определенно от королевского профессора из Оксфорда.