Билл Фостер тепло приветствовал вновь прибывших и представил им Иоахима Майера, специалиста по папирусам, который недавно перевелся из немецкого Гейдельберга в Калифорнию. Они оба были чрезвычайно любезны и настояли на том, чтобы отнести их чемоданы из зоны выдачи багажа к машине.

Несмотря на то что вечер еще не наступил, на главной улице Беркли царило оживление.

— Что-то у вас тут много хиппи, как я погляжу, — отметил Тед неодобрительно.

— А я слышу красивую музыку, — сказала Сара.

Билл Фостер среагировал на замечание Теда.

— Их вид вводит вас в заблуждение, Тед, эти студенты могут разгуливать в джинсах вместо твидовых костюмов, но среди них есть просто блестящие молодые люди. Они сводят нас с ума своими пытливыми вопросами. Наступают на пятки, не давая интеллектуально расслабиться. Мы посетим какие-нибудь занятия, если вам интересно.

— Да, — ответил Тед, — очень интересно.

— Я бы тоже с удовольствием послушала, — присоединилась к разговору Сара.

— Ах да, — искренне обрадовался Майер. — Знаю, вы ярая поклонница эллинистической поэзии, Сара.

Как раз в это время они доехали до конца улицы, и Билл Фостер сказал:

— Мы с Майером оставим вас у нового преподавательского корпуса. И если вы не слишком устали, советую прогуляться по Телеграф-авеню и выпить пива в каком-нибудь заведении, вроде «Ларри Блейкса». Чтобы проникнуться ночной атмосферой этого города.

— Прекрасные люди, как тебе кажется? — спросила Сара, когда они разбирали вещи у себя в номере некоторое время спустя. — По-моему, такие открытые и дружелюбные. Майер так прост в общении, по его виду никогда не догадаться, что он в тридцать один год стал профессором. И вообще для немца он выглядит совсем не по-тевтонски. Может, его прокалифорнили.

— Будет тебе, — сказал Тед, — они за нами просто ухаживают. Ты обратила внимание — им даже известна тема твоей дипломной работы.

— Обратила, и мне это было приятно, — ответила Сара. — А тебе разве не нравится, когда тебя соблазняют?

— Ну, меня еще не соблазнили, — сурово отрезал Тед.

— Ну, тогда отбрось предубеждения и давай прошвырнемся по Телеграф-авеню.

Сначала казалось, будто ничто вокруг не радует его глаз. Ни оживленные улицы, ни книжные магазины, ни колоритные менестрели со своими гитарами. Но уже через квартал Сара заметила: все же один аспект этого пространства, заполненного жизнью, привлек внимание мужа.

— Ага, — улыбнулась она, — наконец-то ты выделил кое-что из окружающего пейзажа.

— О чем это ты?

— Мы прошли мимо шестерых девиц, у которых под платьем не было лифчиков, и ты с удовольствием пялился на них во все глаза, доктор Ламброс. И не говори мне, что я ошибаюсь: я наблюдала за выражением твоего лица.

— Ты ошибаешься, — сказал Тед, поджав губы. — Их было семь, не меньше.

И заулыбался.

Из-за трехчасовой разницы во времени они проснулись очень рано и думали, что первыми придут в столовую преподавательского корпуса. Но они просчитались.

Кто-то уже сидел за столиком в углу, одной рукой черпая ложкой кашу, а в другой руке держа оксфордское издание «Классических текстов».

— Ты видишь то же, что и я? — прошептала Сара. — Во всей столовой никого нет, кроме нас и профессора Оксфордской королевской кафедры по древнегреческому языку и литературе.

— Боже мой, ты права. Это Камерон Уайли. Что это он здесь делает, черт возьми?

— То же, что и мы, — улыбнулась Сара. — Ест свой завтрак. Кроме того, разве он не читает в этом году курс Сатеровских лекций?

— А ведь и правда. Что-то по Гомеру и Эсхилу. Думаешь, у нас получится его послушать?

— Может, ты подойдешь к нему, представишься и сам его обо всем спросишь?

— Нет, не могу, — воспротивился Тед, внезапно оробев. — Я хочу сказать, он же такой великий человек.

— Будет тебе, мой непокорный грек. Куда подевалась твоя обычная смелость? Или ты хочешь, чтобы я первая подошла к нему и представила тебя?

— Нет, нет, нет, я сам. Просто я не знаю, как начать, — ответил Тед, нехотя вставая с места.

— Для начала скажи «здравствуйте». Это приветствие освящено веками.

— Да, — коротко бросил Тед, его чувство юмора полностью притупилось из-за внезапно возникшей неуверенности в собственном статусе.

Он с волнением прислушивался к звукам собственных шагов, эхом разносившимся по пустой столовой.

— Прошу прощения, профессор Уайли, надеюсь, не помешал, просто я хотел сказать вам, как восхищаюсь тем, что вы делаете. Я считаю, ваша статья об «Орестее» в прошлогоднем «Журнале эллинистических исследований» — это лучшее из того, что когда-либо было написано об Эсхиле.

— Благодарю вас, — произнес англичанин с нескрываемым удовольствием. — Не желаете присоединиться?

— Вообще-то мы с женой думали пригласить вас за свой столик. Она сидит вон там.

— Ах да, я сразу обратил на нее внимание, как только вы вошли. Спасибо, я буду рад.

Он встал со своего места, прихватив тарелку с кашей и оксфордский текст, и пошел вслед за Тедом к их столику.

— Профессор Уайли, это моя супруга Сара. Ой, я забыл сказать, я — Теодор Ламброс.

— Приветствую вас, — сказал англичанин, пожимая руку Саре, и сел за стол.

Затем повернулся к Теду:

— Слушайте, а вы ведь писали о Софокле, признавайтесь!

— Вообще-то да, — ответил Тед, испытав нечто вроде головокружения оттого, что его узнали. — Я приехал сюда, чтобы прочитать лекцию.

— Книжка у вас получилась превосходной, — продолжил Уайли. — Столько пыли стряхнула с трудов по Софоклу. Я уже включил ее в список обязательной литературы для сдачи экзамена на степень бакалавра. Честно говоря, я так обрадовался, увидев, что человек, написавший книгу о Софокле, носит вашу фамилию — очень подходящую для такого дела.

Тед не понял, какая тут взаимосвязь, но не захотел демонстрировать свое тугодумие перед столь благородным ученым. Сара мгновенно бросилась ему на выручку, жертвуя собой на алтаре простодушия.

— Боюсь, я не совсем понимаю, о чем идет речь, сэр, — уважительно произнесла она.

Профессор был счастлив пуститься в разъяснения.

— Ну, как известно вашему супругу, у Софокла был учитель музыки и танцев — некий парень по имени Лампрос.

— Какое совпадение! — воскликнула Сара, искренне очарованная этой любопытной деталью. А потом задала вопрос, который просто сжигал Теда, и она это знала: — А вы не могли бы подсказать, из каких источников это известно?

— О, их целая россыпь, просто как из рога изобилия, — ответил прославленный профессор. — У Афинея в «Пире мудрецов» есть упоминания в его жизнеописаниях, есть они и в других отрывках и произведениях. Должно быть, хороший человек был этот Лампрос. Аристоксен ставит его рядом с Пиндаром. Конечно, есть еще фрагмент из Фриникуса, который не стоит рассматривать всерьез, настолько он нелеп. А вы тоже занимаетесь эллинистикой, миссис Ламброс?

— Не профессионально, — застенчиво произнесла Сара.

— Моя супруга немного скромничает. Она с отличием окончила классическое отделение Гарвардского университета.

— Это замечательно.

Затем он обратился с вопросом к Теду:

— О чем вы будете рассказывать?

— Хочу озвучить несколько случайно пришедших мне в голову мыслей о влиянии Еврипида на одаренного ученика Лампроса.

— Очень хочется послушать. Когда вы выступаете? Долю секунды Тед пребывал в замешательстве. Ему не слишком хотелось, чтобы этот великий ученый выслушивал его незрелые теории и тем более их критиковал.

Сара же, напротив, не испытывала никаких сомнений.

— Завтра в пять, в здании Дуайнел-холла, — сказала она. Англичанин достал авторучку и небольшой оксфордский ежедневник, чтобы записать услышанную информацию. В это самое время появился Билл Фостер.

— Прекрасно, я вижу, два наших ученых гостя уже познакомились друг с другом, — весело произнес он.

— Три, — поправил его англичанин, подняв предостерегающим жестом указательный палец. — Эти Ламбросы оба lamproi.