Они тщательно обследовали гардероб Эндрю, подбирая модные наряды для праздника, чтобы Тед смог произвести наиболее приятное впечатление.

— Послушай, Ламброс, на самом деле это не так уж важно. Старик Харрисон не собирается судить тебя по одежке.

— Хочешь сказать, по твоей одежке, — улыбнулся Тед. А потом нервно спросил: — Но ведь есть еще и мама — или ты считаешь, я размечтался?

Как друг Теда, Эндрю решил, что будет лучше, если тот расстанется со своими иллюзиями.

— Да нет, Ламброс, может, ты и понравишься ей на свадьбе дочери в качестве официанта, но точно не как жених. Я хочу сказать, бери, конечно, хоть всю мою одежду, даже чертовы клубные галстуки, если тебе от этого станет легче. Но боюсь, без короны на голове тебе вряд ли удастся произвести должное впечатление на Дейзи Харрисон. А вот корону-то я не смогу тебе одолжить.

— Ну спасибо, ты просто кудесник — столько уверенности мне придал, — проворчал Тед.

Эндрю протянул руку и приобнял друга за плечи.

— Эй, за три с половиной года в Гарварде ты разве так и не усвоил: неважно, как тебя зовут, главное — что ты собой представляешь?

— Да, Элиот, говорить ты умеешь. Наверняка на твоем чемодане сохранились все наклейки с «Мейфлауэр».

— Кончай, Тед, да я бы хоть сейчас поменялся с тобой местами. Ну, приперлись мои предки сюда раньше других, а толку что, если мне даже в сочельник некого пригласить на свидание. Я доступно объясняю?

— Да, похоже на то…

— Ну и хорошо. А теперь забирай все эти преппиевские шмотки и отправляйся охмурять ее родителей.

Они сели в поезд «Мерчант лимитед» 23 декабря. И хотя перегретый вагон был битком набит студентами, которые весело болтали или громко распевали рождественские гимны и прочие популярные песенки вроде «You Ain't Nothin' but a Hound Dog» и «Blue Suede Shoes» [39], Сара с Тедом сидели себе спокойно и читали книги, едва обменявшись несколькими фразами за всю дорогу.

— Кто нас встретит в Гринвиче? — спросил Тед, когда они отъехали от платформы в Стэмфорде.

— Вероятно, один из моих братьев. Папа обычно работает допоздна перед праздниками.

— Есть вероятность, что я понравлюсь хоть кому-нибудь из них?

— Трудно сказать, — ответила Сара. — Фиппи и Эван слегка завидуют, что ты учишься в Гарварде, а их в свое время туда не взяли.

— Шутишь? И это несмотря на твоего влиятельного отца?

— Папа же не алхимик, — улыбнулась Сара, — да и спортсмены они никакие. Поэтому, Ламброс, вы с моим отцом будете единственными гарвардцами среди мужчин за столом. Ну, теперь-то тебе стало хоть чуточку легче?

— Да, — признался Тед, — действительно полегчало.

Было уже восемь часов, когда они, цепляясь за поручни, сошли с поезда на тускло освещенную платформу. Сара обвела взглядом толпы людей, встречающих пассажиров, в надежде увидеть кого-нибудь из своих братьев. Вдруг она издала радостный вопль:

— Папочка!

Тед стоял не шевелясь, когда она бросилась в объятия высокому джентльмену в дубленке — его седые волосы отливали серебром в свете фар автомобилей, припаркованных на стоянке позади него. Прошло, наверное, несколько минут, прежде чем они подошли к нему.

Филипп Харрисон протянул ему руку.

— Рад знакомству, Тед. Сара много рассказывала о тебе.

— Надеюсь, не только плохое, — ответил Тед, изо всех сил стараясь улыбаться. — Я очень признателен вам за то, что пригласили.

Они ехали по Меррит-паркуэй, затем по узким дорогам, обсаженным деревьями, и наконец свернули на подъездную аллею, которая вела к скромному (по сравнению с тем, что воображал себе Тед) дому в колониальном стиле — белого цвета с зелеными ставнями.

Дейзи Харрисон ждала у порога, чтобы поздороваться, и держалась совершенно естественно. Поцеловав дочь, она повернулась к гостю.

— Вы, должно быть, Теодор, — сказала она, пожимая ему руку. — Нам так не терпелось познакомиться с вами.

Вопреки стараниям, у нее не получилось изобразить общепринятую учтивость, как было задумано по сценарию, и сделать так, чтобы голос при этом не звучал осуждающе.

Не прошло и нескольких минут, как Тед с кружкой горячего пунша в руке оказался перед уютно потрескивающим камином — в окружении членов клана Харрисонов. Все выглядело как на карикатуре из «Ньюйоркера». Присутствующие были в одежде от «Аберкомби энд Фитч» в сельском стиле, из-за чего Тед почувствовал себя не к месту нарядным в своей рубашке с застегнутым наглухо воротником и в костюме-тройке от Эндрю Элиота.

Оба старших брата вели себя вполне дружелюбно, хоть Тед и не уловил большого восторга в их голосах, когда Фиппи бросил: «Привет», а Эванс выдавил: «Приятно познакомиться». Четырнадцатилетний Нед оказался значительно приветливее.

— Господи, Тед, — оживленно затараторил он, — скажи, это ведь ужас, как Йель в этом году размазал Гарвард по футбольному полю!

Подобных разговоров Тед наслушался еще в стенах «Элиот-хауса» и знал в них толк.

— Ты должен понять, Недди, — ответил он, — это наш, в некотором смысле, общественный долг — проигрывать йельцам как можно чаще. И тем самым помогать им избавляться от комплекса неполноценности.

Этот цветистый гарвардский треп совершенно покорил самого младшего из Харрисонов.

— Ух ты! — воскликнул Нед. — Но все же проигрывать со счетом пятьдесят четыре — ноль — это не слишком?

— Вовсе нет, — вклинилась Сара. — В этом году ребята из Нью-Хейвена чувствуют себя особенно шатко. Я хочу сказать, Гарвард просто задавил их по части стипендий Родса [40].

— Что немного важнее футбола, — вставил довольный Филипп Харрисон выпуска 1933 года.

— Вообще-то, Тед, — заметила миссис Харрисон таким приторным голосом, что любому диабетику стало бы худо, — все мои родственники учились в Йеле. А ваши — в Гарварде?

— Совершенно верно, — ответил хорошо подготовленный Тед Ламброс.

Сара, улыбнувшись про себя, отметила: «Один — ноль в пользу греков против американской аристократии».

Первый вечер задал тон всей последующей неделе. Миссис Харрисон казалась внимательной и дружелюбной. Старшие братья, когда не ухаживали за местными дебютантками высшего света, общались с ним запросто и радушно. Юный Нед, лелеявший мечту поступить в Гарвард, был очарован гостем. А после того как Тед провел вместе с ним целый час, помогая разобрать одно из произведений Вергилия, он стал рьяно убеждать братьев, что такой родственник в их семье просто незаменим.

А потом вдруг возникли проблемы с Дейзи…

Как-то ночью Теда разбудили голоса мистера и миссис Харрисон, доносившиеся из смежной комнаты. Разговор был напряженным и велся на повышенных тонах. Тед с ужасом понял, что именно он является предметом спора, хотя никто не произносил его имени вслух.

— Но, Филипп, его родители владеют всего-навсего каким-то ресторанчиком.

— Дейзи, а твой дед был молочником.

— Да, но он выучил моего отца в Йеле.

— А этот парень самучится в Гарварде. Не понимаю, что тебе так не нравится. Молодой человек совершенно…

— Он простолюдин, Филипп. Простолюдин, простолюдин, простолюдин. Неужели тебе все равно, что будет с нашей дочерью?

— Нет, Дейзи, — сказал мистер Харрисон, понизив голос, — очень даже не все равно.

Затем их разговор затих, а Тед Ламброс остался лежать в темноте своей комнаты, совершенно сбитый с толку.

Утром первого дня нового года, которое должно было стать последним перед их возвращением в Кембридж, Филипп Харрисон пригласил Теда составить ему компанию и прогуляться по лесу.

— Полагаю, нам стоит быть откровенными друг с другом, — начал он.

— Да, сэр, — ответил Тед нерешительно.

— Мне известно, как моя дочь относится к тебе. Однако уверен — ты уже почувствовал, что миссис Харрисон…