— Отлично, эта тема многих крепких ученых мужей раньше времени свела в могилу. О, прости, надо было сказать «людей», а не «мужей» — я же не противник феминизма. Все никак не привыкну к новой терминологии.

Он лихорадочно рылся у себя в голове в поисках тем, которые позволили бы продолжить разговор.

— Значит, думаешь, в июне пройдет защита и ты получишь степень?

— Надеюсь.

— Тогда, наверно сможешь вернуться домой?

— Я еще не решила окончательно, Тед. В любом случае лучше это обсудить не по телефону, а когда ты приедешь через месяц.

— Я с нетерпением жду нашей встречи.

— Тедди тоже, — сказала она мягко. — Если у меня будет окошко в расписании, мы обязательно постараемся встретить тебя в аэропорту.

— Спасибо, что позвонила, Сара. Было очень приятно услышать твой голос.

Он повесил трубку и подумал: «Как бы мне хотелось увидеть твое лицо!»

— Невероятно, — отметил Тед, — малыш разговаривает с британским акцентом.

— А чего ты ожидал? — спросила Сара. — Он ведь живет здесь половину своей жизни.

Они сидели в заново отделанной гостиной дома на Аддисон-кресчент и пили айс-кофе.

— Кажется, он не очень-то ко мне расположен, — отметил Тед. — Во всяком случае, на мою долю выпало только мимолетное «привет, папа». А потом он исчез.

— У твоего сына свои приоритеты. — Сара улыбнулась. — А сегодня у него решающий матч по крикету против школы «Сент-Джордж».

Тед рассмеялся от души.

— Сын рядового жителя американского Кембриджа играет в крикет? В следующий раз я наверняка услышу, что он получил рыцарский титул.

— О, сомневаюсь, что это случится в ближайшее время.

Он сделал глоток кофе.

— Ты уже решила, когда вы переедете в Америку?

— Во всяком случае, не в этом году.

— Черт.

— Тед, прошу тебя. У меня есть несколько причин, и довольно веских, уверяю тебя.

— Назови хоть одну.

— Я хочу, чтобы Тедди получил здесь среднее образование. Он хорошо учится, и директор школы уверен — если дать ему возможность закончить здесь школу, то он с легкостью поступит в любой университет мира.

— Брось, Сара. Я-то думал, мы хоть в одном с тобой согласны: что он пойдет в Гарвард.

— Он сам должен принять решение, когда придет пора. В любом случае у тебя еще есть некоторое время, чтобы убедить его поступать именно туда.

Они оба немного помолчали.

— Ты сказала, у тебя есть другие причины, чтобы остаться.

— Видишь ли, мне предложили должность наставника на классическом отделении в Сомервиль-колледже.

— В таком случае прими мои профессиональные поздравления и личные возражения, — заявил он.

— С каких это пор у тебя появилось право возражать против того, что я делаю? — спросила она, скорее удивленно, чем сердито.

Он помедлил с ответом, а затем заговорил с большим трудом:

— Я хотел сказать: мне не хватает тебя. Я скучаю по тем временам, когда был женат на тебе. И я думал, вдруг… может, и у тебя осталось хоть немного чувства сожаления.

— Конечно, я испытываю сожаление, Тед. День, когда мы оформили развод, был для меня самым безрадостным в жизни.

— Тогда как ты считаешь, сможем мы с тобой… ну, ты понимаешь, о чем это я… еще раз попробовать?

Она грустно посмотрела на него и молча покачала головой.

Наверное, ему следовало догадаться, что в ее личной жизни кто-то есть, когда она предложила ему остаться на июль и пожить этот месяц с юным Тедом на Аддисон-кресчент, пока она съездит в отпуск. О своих планах она не сказала ничего определенного.

Она лишь дала понять, что собирается в Грецию — «посетить места, о которых уже столько написала».

— С кем? — отважился он спросить.

— О, с парой миллионов греков, если не больше.

Но довольно скоро Тед все же догадался, кто сопровождает его бывшую жену в путешествии. И неудивительно: сын в своих разговорах то и дело упоминал имя Фрэнсис. И если это не ссылки на знаменитого говорящего мула по кличке Фрэнсис из одноименного фильма, который Тед видел в детстве, значит, он имеет в виду Фрэнсиса Джеймса, преподавателя классической филологии из Бейллиола.

— Хотел бы я когда-нибудь познакомиться с этим парнем, — сказал Тед, услышав в энный раз это имя.

— О да, он тебе очень понравится, — ответил сын. — Он славный малый.

«Боже мой, — подумал он, — мой сын стал настоящим англичанином».

Весь июль Тед старался быть настоящим отцом. Он сидел на всех бесчисленных матчах по крикету. Покупал множество театральных билетов. И предпринимал многочисленные попытки доказать это сыну за беседой во время ужина.

Но их разделяла пропасть — широкая, как Атлантический океан.

Юноша был вежливым, добрым, дружелюбным. Однако единственное, о чем они могли говорить, — это строить далекие планы насчет высшего образования. Тед пытался заинтересовать сына Гарвардом.

— Тедди, я должен кое-что тебе объяснить. Поступив в Гарвард, можно приобрести бесценный опыт, который изменит всю твою жизнь. Я хочу сказать, со мной именно так все и было.

Юноша посмотрел на отца и сказал:

— Если честно, мне моя жизнь нравится.

Тед Ламброс провел месяц с мальчиком, который носит его имя, но во всем остальном это был чей-то другой ребенок, а не его.

В конце июля Сара, загоревшая, вернулась из Греции вместе с таким же бронзовым от загара Фрэнсисом Джеймсом, и они объявили, что решили пожениться.

К огорчению Теда, первое же поздравление в виде спонтанного «Супер!» вышло из уст его сына, который бросился обнимать долговязого очкарика — преподавателя классической филологии.

Пряча свою досаду, Тед пожал Фрэнсису руку и поздравил его.

— Благодарю, — ответил англичанин. И добавил с искренней симпатией: — Я всегда был одним из ваших поклонников. Если судить по тем статьям, которые вы уже опубликовали, то ваша книга по Еврипиду будет просто великолепной. Когда вы собираетесь ее закончить?

— На прошлой неделе я отослал рукопись в Гарвард, — сказал Тед, испытывая странное чувство опустошенности после завершения работы.

— Мама говорит, она замечательная, — вставил юный Тед.

«О, — подумал его отец, — по крайней мере, малыш меня хотя бы уважает».

А потом его сын подвел итог:

— Мне не терпится услышать, что ты о ней думаешь, Фрэнсис.

Тед понимал, что теперь уже ничто не держит его в Оксфорде. На следующее утро он вылетел самолетом в Бостон, а потом направился в Кентербери — ждать вердикта от издательства «Гарвард юниверсити-пресс».

На это ушло не так много времени. Уже в ближайшие выходные ему позвонил Седрик Уитмен, полный восторга. Его назначили рецензентом рукописи книги Теда для издательства, и он не смог ни сохранить своей анонимности, ни сдержать своего восхищения.

— Седрик, — вежливо поинтересовался Тед, — пока мы обмениваемся секретами, можно спросить у вас, кто второй рецензент?

— Тот, кто восхищается тобой не меньше меня, — один заслуженный профессор древнегреческой филологии в Оксфорде, недавно ушедший в отставку.

— Камерон Уайли? — спросил Тед, его приподнятое настроение пошло на убыль.

— Он самый, — ответил Уитмен. — И я даже представить себе не могу, чтобы его отзыв был менее благоприятным, чем мой.

«А я могу», — подумал Тед, вешая трубку.

Всю последующую неделю он каждый день с утра и до вечера играл в теннис с преподавателями, со студентами, а также против служащих корта — со всеми, кто подворачивался ему под руку. Напряжение от ожидания было нестерпимым.

И вот наконец пришел конверт, на котором от руки был написан адрес и красовалась почтовая марка из Оксфорда. Тед не осмелился вскрыть его в присутствии секретарши. Вместо этого он бросился в мужскую уборную, заперся в одной из кабинок и только потом надорвал конверт.

Он несколько раз прочел письмо, а затем начал вопить во весь голос.