Ни одного из персонажей Кафки не допрашивали с таким пристрастием и непреклонностью, как Джорджа в ФБР. Конечно, вопросы задавались в очень вежливой форме. Но, как постоянно подчеркивали сами сотрудники Федерального бюро, когда проверяешь кого-то для работы на высшем уровне, от подобной скрупулезности зависит судьба страны.

Вначале он утомился заполнять в письменной форме длинную анкету, в которой нужно было указать свое настоящее имя, все прежние имена и все адреса, по которым он когда-либо жил с момента своего рождения. А также указать все источники доходов, которые он когда-либо получал. Более того, в анкете требовалось назвать как можно большее число граждан Америки, которые могли бы подтвердить его лояльность стране. Джордж вписал имена Киссинджера, профессора Финли и Эндрю Элиота. Позднее он узнал, что каждого из этих людей агенты ФБР посетили лично.

Но во время устного собеседования, когда два сотрудника спецслужб без конца повторяли одни и те же вопросы, он начал сердиться.

— Джентльмены, говорю вам, наверное, уже в десятый раз: я не помню точно, жил ли я в том месте или где-то еще, когда мне было всего два года. Надеюсь, вы примете это во внимание.

— Разумеется, сэр, — произнес старший из фэбээровцев невыразительным голосом. — Но я надеюсь, что и вы принимаете во внимание то, что оказались в весьма щекотливой ситуации. Когда у кандидата на такую должность кое-где остались родственники, то существует вероятность шантажа с той стороны, которую мы не вправе игнорировать. А у вас там остались… кто, доктор Келлер? Отец и…

— И сестра, — в тысячный раз повторил Джордж. — И как я уже говорил вам, джентльмены, я не видел их с октября тысяча девятьсот пятьдесят шестого года.

— Но все же вы знаете о том, что ваш отец занимает высокий пост в правительстве Народной Венгрии? Да или нет?

— Я знаю только то, о чем пишут в газетах, — ответил Джордж. — И это, джентльмены, часть моих обязанностей в качестве эксперта по Восточной Европе. Да, действительно, Иштвана Колошди… — у него язык не повернулся сказать «моего отца», — повысили для проформы, если можно так выразиться. Но должности, которые он занимал, совершенно незначительные.

— И все же, как бы там ни было, его сделали заместителем помощника секретаря партии, — возразил старший из сотрудников.

Джордж не сдержал иронического смеха.

— Вас бы тоже им сделали, сэр. В Венгрии подобные звания раздают как конфеты.

— Значит, вы говорите, будто ваш отец не такая уж важная птица. Это так, доктор Келлер?

— Именно так. Его вполне можно назвать благополучным неудачником.

Некоторые вопросы не стали для него неожиданностью.

— Что вы думаете о коммунизме?

Отвечая на этот вопрос, Джордж не преминул разразиться красноречивой тирадой против различных марксистских режимов в Восточной Европе. Он почувствовал, что эта речь произвела сильное впечатление на тех, кто его допрашивал.

И все же после целого дня собеседования один вопрос застиг его врасплох.

— Вы любите своего отца, доктор Келлер?

Джордж внезапно весь напрягся. По необъяснимой причине он не нашелся что сказать.

— Вы любите своего отца? — повторил агент ФБР.

Джордж попытался нащупать подходящий ответ:

— Он поддерживает политическую систему, основанную на подавлении личности, а я посвятил свою жизнь борьбе с этой системой. И не могу испытывать к такому человеку ничего, кроме ненависти.

Фэбээровцы нетерпеливо заерзали на стульях. Затем старший офицер заметил:

— Доктор Келлер, мы задали вам личный вопрос, а вы предложили нам политический ответ. Я понимаю, уже поздно и мы с вами уже долго здесь сидим. И все же, если не возражаете, сэр, мне бы хотелось, чтобы вы еще раз обдумали этот вопрос. Вы любите своего отца?

Почему же он мучается и не может ответить просто «нет»?

— Знаете, — обратился он к ним доверительным тоном, — можно, я скажу кое-что не для протокола?

— Пожалуйста, сэр, не стесняйтесь.

— Правда заключается в том, что я ненавижу этого человека. Он с самого моего рождения относился ко мне как к собаке. И я испытываю отвращение к существу по имени Иштван Колошди. А теперь, если это нужно для протокола, — пишите. Я не питаю никаких теплых чувств к отцу. Этого достаточно для вас, джентльмены?

— Да, доктор Келлер. Думаю, на этом мы закруглимся. Спасибо за ваше терпение.

После их ухода Джордж внезапно впал в угнетенное состояние духа. Но не потому, что беспокоился о получении допуска к государственным секретам. Киссинджер заранее предупредил его, что в ФБР очень строго проверяют тех, кто родился за границей.

Нет, это волновало его в последнюю очередь. Он-то считал, будто у него давно уже не осталось никаких чувств к отцу. Но ведь никто же не заставлял его из-под палки официально заявлять: «Клянусь, я не люблю своего отца».

Неужели это правда?

Вдруг в памяти всплыло давно забытое воспоминание из детства — возникшее непонятно откуда, оно обожгло его.

«Почему ты плачешь, папа? Это из-за мамы?»

«Да, парень. Любить кого-то ужасно. Это так больно».

«Но, папа, я люблю тебя».

«Значит, ты маленький глупец. Уйди, оставь меня в покое».

Основная часть сотрудников аппарата Совета национальной безопасности была размещена в светлых и просторных залах в колониальном стиле, которые располагались на третьем этаже здания Исполнительного управления президента — исторического сооружения внутри территории, занимаемой Белым домом. («Мы словно опять в кампусе», — заметил Джордж одному из своих помощников.)

В небольших кабинетах по обеим сторонам коридора СНБ сидели умные молодые люди, специализирующиеся по вопросам международных отношений и обороны в различных регионах мира. Они долгими часами упорно трудились на благо своей страны и для собственного продвижения по служебной лестнице.

Но Джорджа с самого начала отделили от всех. Ему дали отдельный офис — хотя и небольшой — прямо в подвале Белого дома, откуда босс мог вытащить его для совещаний в любое время дня. И даже ночи.

А еще он пребывал буквально в нескольких шагах от тех двух помещений, где решаются судьбы страны, — Овального кабинета и Ситуационной комнаты, поэтому иногда его душную каморку можно было рассматривать в качестве «сауны для мировых кризисов».

Несмотря на то что нынешняя его зарплата в двадцать пять тысяч долларов немного уступала той, которую он получал в Нью-Йорке, он все же имел возможность снимать небольшую квартиру в Таун-сквер-тауэрс. Отсюда дорога до Белого дома занимала всего несколько минут на автомобиле, особенно в семь утра, когда он обычно приезжал на работу.

Увы, влияние Киссинджера не распространялось на тех, от кого зависело решение о предоставлении парковочного места. Поэтому Джорджу, как рядовому сотруднику, приходилось оставлять свою машину на стоянке для госслужащих неподалеку от мемориала Джорджа Вашингтона, после чего он шел на север, пересекал проспект Конституции и оказывался у ворот Белого дома.

По сути дела, в течение долгого и заполненного делами рабочего дня он редко имел возможность видеться с другими сотрудниками Совета национальной безопасности, которые трудились в здании Исполнительного управления президента, через дорогу. Генри проявлял огромную требовательность к своей команде. Он испытывал такую ненасытную страсть к информации любого рода, что его работникам редко удавалось отлучиться от своего письменного стола, даже для того, чтобы просто спуститься в кафе и пообедать.

Никто не задерживался на работе позже, чем сам Киссинджер. А Джордж старался никогда не уходить из своего офиса, пока Генри не заглянет к нему в кабинет по пути домой и не пожелает спокойной ночи.

Сам Джордж никуда не ходил и ни с кем не общался. По сути, все те, кто сидел в здании ИУП, работали до полного изнеможения, у них едва хватало сил доехать на машине до собственного дома. В свои двадцать с небольшим лет большинство из этих юных дарований были уже настоящими трудоголиками.