– Вы были абсолютно правы, господин де Бражелон, – сказал Анри возмущенно, – Если бы я был священником, и вы на исповеди поведали мне о вашем ужасном прелюбодействе…
– Прелюбодеянии, – поправил Рауль.
– Не важно, суть одна! Конечно, ваши друзья назвали бы это покрепче…
– Я им не говорил о моем, с позволения сказать, приключении. Пока еще. Кроме моего слуги Оливена никто не знает об этом.
– Пока еще? Похвастайтесь!
– Не стоит.
– А что ж так? Они бы это оценили!
– Вижу, вы так ничего и не поняли. Ведь это было назло! Вопреки той, умирающей любви. И, правда, мне стало легче…
– Ага! Целовал шлюху Луизетту с Гревской площади и представлял на ее месте Луизу де Лавальер, развратный негодяй! Да еще и пьяный, что является отягчающим обстоятельством. Ужас какой! Вы не боитесь, что погубили свою душу?
– Да прекратите вы меня стращать, Анри! Какой аскет! Если так судить, всем мужчинам уготован ад!
– Не всем, – сказал Анри, – Только прелюбодейцам… я хотел сказать… прелюбодейникам.
– Прелюбодеям.
– Я не очень-то силен в греховной лексике, но вы меня поняли.
– Аскет, девственник, целомудренный монашек! Вы бережете себя для святой любви, что ли, маленький Вандом? Слушать смешно!
– Почему вы смеетесь надо мной, виконт? Так, по христианской морали, и быть должно. Чтобы жених и невеста вступали в брак, будучи чисты, невинны, непорочны. Как – не смейте смеяться, слышите! – как…Ромео и Джульетта.
– Но это же идеал, и Ромео всего шестнадцать лет. В его годы и я был сама невинность. А, что говорить! До вас все равно не доходит.
– Не доходит. Мораль распущенных молодчиков не доходит!
– Подождите, маленький невинный Вандом, мы раздобудем вам мусульманскую прелестницу, запрем вас с нею в каком-нибудь восточном… будуаре и не выпустим, пока дело не будет сделано. Сам потом спасибо скажешь.
– Только попробуйте! Я из окна выброшусь или еще что-нибудь ужасное сотворю, если вы меня запрете с этой вашей мусульманской прелестницей! Вот! – Анри перекрестился, – Богом клянусь!
– Вот чокнутый! Успокойся, я пошутил. Не хочешь – не надо.
– Да уж, господин де Бражелон, позвольте мне сохранить мою невинность. Обойдусь без вашей любезной помощи. И почему вы проявляете такую заботу обо мне? Уверен, что наш барабанщик, как и я, тоже не… занимался любовью ни с одной женщиной.
– Ролан? Его время еще не пришло. Ролан нормальный мальчишка, я за него спокоен. У Ролана все сложится удачно. Он будет мушкетером, таких, как Ролан, женщины обожают. А уж мы, если живы будем, постараемся, чтобы наш юный друг не повторил наши ошибки.
– А я, выходит, ненормальный? Что это за мораль такая? Невеста должна быть невинна?
– Конечно.
– А жених?
– А жених, милый паж, должен обладать некоторым опытом, чтобы не ударить в грязь лицом в первую брачную ночь, как наш покойный король Людовик Тринадцатый. Неопытный партнер с юной девушкой – ужасное сочетание.
– И этот опыт приобретается в альковах куртизанок?
– У кого как. Не будем уточнять.
– Какая грязь! О, виконт, если бы я был священником…
– Вы, к счастью, не священник.
– Я проучил бы вас и вам подобных…
– Прелюбодейников, – сказал Рауль насмешливо.
– Проучил бы! Не смейтесь, мало не показалось бы!
– И что бы вы сделали, аббатик? Какое покаяние наложили бы на развратное чудовище?
– Я… заставил бы всех грешников читать сто раз ''Отче наш''. Нет, сто раз мало! Тыщу раз! Я заставил бы грешников стоять в церкви на коленях и самобичеваться. Вот так!
– Нашел дураков! Ни один нормальный человек не будет заниматься самобичеванием!
– А на месте герцогини де Бофор я не позволил бы вам, да, именно вам, приблизиться к ней на расстояние мушкетного выстрела, пока вы не очиститесь от скверны!
– Сурово, маленький Вандом, сурово. И как же, по-вашему, бедный грешник должен очищаться от скверны? Самобичевание – это не в моем вкусе, сразу заявляю вам.
– А вот как! В рубище, босой, с веревкой на шее – в таком виде я заставил бы вас совершить прогулку от Гревской площади до
Нотр-Дам и там каяться – вот вам за вашу шлюху!
– В рубище? С веревкой на шее? Мне рубище не пойдет! И веревка на шее тоже. И маршрут преступников, одетых подобным образом, проходит в обратном направлении – от Нотр-Дам до Гревской площади.
– А на мой взгляд, рубище – самый подходящий наряд для такого типа! Сам король Генрих Третий в таком виде хаживал по Парижу. И самобичеванием занимался со всеми своими придворными. А чем вы лучше короля Генриха Третьего?
– Я не проливал невинную кровь и не занимался извращениями. У Генриха Третьего и его двора свои грехи были. Этим господам было в чем каяться. Одна Варфоломеевская ночь чего стоит.
– Да, это так. Но все-таки герцогиня де Бофор ни за что не простила бы вам такие… шашни. И кормила бы она вас, как собаку, на полу!
– Знаю, знаю, в монастырях применяют такие… методы. Но я-то не монах! И Вандомский дворец – не монастырь. Мне не хочется ругаться с вами, Анри. Вы говорите вещи очень смешные, но все же я напомню вам о вашем обещании.
– Да, я обещал, – вздохнул Анри, – Обещал не ругаться с вами. Но опять наговорил вам разных гадостей, а вам все нипочем. Как с гуся вода – хихикаете себе в кулачок. Я не знал о вас таких кошмарных вещей! Лучше бы вы мне ничего не говорили! Я знаю, что никто из ваших Пиратов меня не поймет, если я выскажу свои убеждения, меня сочтут свихнувшимся пуританином. Все! Даже Ролан, при полном отсутствии у него амурного опыта. Даже вы, а я вас считал благородным рыцарем. А впрочем, вы не виноваты. Такое уж время. Вы все вполне вписываетесь в Семнадцатый Век. Вы все – достойные детки этого века. А я какой-то выродок, белая ворона. Простите меня. Какое время – такие герои. Вы себя, видимо, очень комфортно чувствуете в этом времени, так что забудьте мои наивные слова, господин де Бражелон. Все так и должно быть в 1662 году. Я тщетно взывал к вашей совести.
– Нет, не тщетно, ангел по имени Анри. Ты, в сущности, прав. Но все-таки я не такой пропащий тип. В дороге с меня слетел хмель, и я решил изменить курс, пока меня не поглотила пучина разврата.