– Кого я породил! – сказал герцог.

– О-хо-хонюшки, – вздохнул Гримо, – Ангела вы породили.

Они сбежали из адмиральской каюты в каюту Рауля и опять взялись за трубки. На этот раз Гримо достал запасную трубку и предложил адмиралу свой табачок.

– Я уже понял, что доказывать что-то здесь бесполезно. Потому и увел тебя. Сбежал с поля боя,- сказал Бофор, – Ишь, как монашки ее обработали. Но эту писанину мы припрячем – он сложил ''Заявление" Анри де Вандома, – Не потому, мой дорогой Гримо, что я позарился на эти гроши. Мне, знаешь ли, стало жутковато.

– Мне тоже, – поежился Гримо.

– Мы все еще живы. Да, впереди война. Будут убитые. Будут вдовы, сироты. Это неизбежно. На войне без жертв не обойтись. Но сейчас я не хочу думать об этом.

Гримо кивнул. Бофор затянулся. Выпустил дым. Вздохнул.

– Монсеньор! – тихо сказал Гримо, – Не надо. Не думайте.

– Не надо. Ты прав. Но ведь все думают, вот ведь какая штука. Даже барабанщик, и тот думает, наверно. Черт возьми! Так можно рехнуться!

– О-хо-хо-нюшки, – простонал Гримо.

– А что думать, Гримо! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Часто я что-то стал говорить это…

– Будем жить, монсеньор, – сказал Гримо.

– Сегодняшним днем, – закончил герцог, – А сегодня нам надо покончить с этим делом и больше к нему не возвращаться. На чем мы условились? Ты приведешь сюда Рауля, когда он порядочно надерется. Это примерно через час. Я на час отлучусь к своим генералам, они там, на полуюте. Все пьют. Дым коромыслом. Да и черт с ним! Встречаемся через час. Здесь. Понял?

Гримо ответил жестом. Бофор пошел на полуют – гулять с генералами. Гримо читал историю Дон Кихота около часа. Но Сервантес что-то не очень шел ему в голову. Время от времени старик поднимал голову, задумчиво посматривал в звездное небо за открытым окном и вновь ловил убегающую строку. Он больше не курил. Табаком вроде не пахло. Парик алонж был спрятан в пакет – появляться к Пиратам в подарке Бофора Гримо постеснялся. Когда до назначенного срока осталось семь минут, старик отложил книгу и пошел за своим господином.

– С Богом! – сказал ему подоспевший к тому времени Бофор и вальяжно устроился, перелистывая страницы ''Дон Кихота''. х х х

– М-м-монсеньор, – сказал Рауль, пытаясь приветствовать герцога, – п-п-простите, м-м-монсеньор, / он покачнулся /, я обращаюсь к вашей светлости не по уставу, то есть не по этикету, но два часа ночи, и корабль качает, и мы… э… с ребятами немножко выпили,… э… с вашего разрешения…м-м-монсеньор.

– Я не в претензии, дорогой виконт, – ослепительно улыбнулся герцог, – Я же сам в хлам пьяный. Слышь, Рауль, ты меня уважаешь?

Надо заметить, что Бофор был, не так пьян – многочисленные пирушки выработали у герцога иммунитет к крепким напиткам. Он и не потреблял крепких напитков, решив расслабиться по окончании ''интриги", а, подпоив генералов, заявил самому устойчивому – полковнику Д'Аржантейлю, что идет на бак / нос /, где помещается весьма нужное заведение, куда и Его Величество Король ходит пешком. Гримо был совершенно трезв, а Рауль пьян наполовину, кое-что он еще соображал. Так, во всяком случае, решил опытный питух Бофор.

– Я вас очень уважаю, монсеньор, – сказал Рауль, пытаясь сохранить равновесие, – Но позвольте поинтересоваться, что угодно от меня вашей светлости в столь поздний час?

– А коли ты меня уважаешь, мой мальчик, будь добр, подпиши эту бумагу. Затянули мы с тобой с этим делом. Моей светлости угодно поскорее разделаться с этой волокитой.

– Какую б-б-бумагу? – спросил Рауль.

– Контракт, черт возьми. Гримо тебе покажет. Бланки получили, когда ты уже уехал на Юг. Кстати, твоего дружка Люка работа. Оцени!

– Монсеньор, может, лучше завтра? Я ж вдрабадан… Испорчу важный документ.

– Не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. Народная мудрость. Мотай на ус, сынок, – сказал герцог, – Да что я тебя как девицу уговариваю! Бери перо, ставь подпись, и все дела! Или ты свою фамилию писать разучился? Ты у меня адъютант или кто? Какого черта ты ломаешься?

– Я не ломаюсь, монсеньор, но, правда, могу испортить. Давайте отложим до утра. На трезвую голову. Я же лыка не вяжу. Испорчу ценный экземпляр.

– Заладил!

– Я вижу, тут уже все за меня написано. Жаль трудов вашего секретаря.

– Завтра у нас будут другие дела, – сказал Бофор, – Пиши, тебе говорят!

Рауль взял перо и довольно коряво вывел: ''Браж…''

– Видите, – сказал он, – Зря вы меня заставляете.

– Все нормально, – сказал Бофор, – Валяй дальше.

Рауль проворчал: ''Как вам угодно, монсеньор, проспитесь, потом не ругайтесь''.

Он снова окунул перо в чернила, хотел продолжить свою фамилию, но тут с кончика пера сорвалась проклятая клякса и осквернила подпись адъютанта его светлости на бланке контракта.

– Клякса, – сказал Рауль виновато.

– Ну и хрен бы с ней, с кляксой! – сказал Бофор, – Нашел из-за чего тужить! Не бери в голову, пиши дальше.

Тут Рауля осенила дерзкая пьяная мысль о новом варианте своей подписи. Он расхохотался и продолжил свою фамилию, которая вдруг резко взмыла вверх, что, кстати, говорило о весьма приподнятом настроении. Но так безобразно он не писал даже в пятилетнем возрасте. Рауль провел зигзаг под фамилией к началу и добавил несколько росчерков, пытаясь исправить это безобразие. Подсохшей кляксе, он, по-прежнему пьяно посмеиваясь, придал форму розы.

– Да хватит венезля вырисовывать, – проворчал Бофор.

– Раз уж вы приказали, монсеньор, дайте поизгиляться. Я тут еще листочки подрисую, и шипы, шипы обязательно, какая роза без шипов. К моей кляксе типа розы. Вот, монсеньор. Раз уж вам было угодно в третьем часу ночи… собирать бумаги… я же вам говорил… ваша светлость. Утро вечера мудренее. Народная мудрость.

Бофор посмотрел на подпись Рауля и расхохотался:

– И правда, на розу похоже! Но где ты, мой друг, видел черные розы?

– Чернила черные, и клякса, то есть роза, получилась черная. А вам что, монсеньор, кровью подписать? Я могу, если прикажете! Ну, не вышла подпись, разве по пьяному делу напишешь? Я готов, м-м-мон-сеньор, кровью искупить свою вину и поставить вам здесь кр-расный автограф.