Вскоре после ухода Рауля и Гримо Люк и Гугенот присоединились к пирующим Пиратам. Вице-Король Серж, взгромоздившись на бочку, восседал там по-турецки.

– О недостойные! – заявил Серж, – Вы оскорбили мое августейшее земное величество своим опозданием на наш пир! Вы оскорбили и Небеса – самого Бога вина и веселья, сиречь Бахуса!

– Или Диониса, – сказал де Невиль, – то есть, Дионисия.

– То есть святого Дениса! – грозно нахмурил брови Серж, – Отвечайте, что вы можете сказать в свое оправдание?

– Мы и не думали оскорбить ни святейшего пьянейшего Бахуса, ни Дионисия, ни – Боже упаси от такого кощунства! – Святого Дениса! – кротко сказал Люк, – Мы их уважаем.

– Мы их боготворим, – добавил Гугенот.

– Господа Пираты! – обратился Серж к присутствующим, – Виновны ли эти люди в оскорблении Небесного величества?

– Не виновны! – хором ответили желторотые.

– А что вы скажете в ответ на мое первое обвинение? – тоном деспота продолжал Серж.

– То же, что и насчет Небесного величества – мы тебя уважаем, Серж, – сказал Гугенот, – Но, правда, чуть поменьше, чем Святого Дениса.

– Подождите, это еще не все! Как вы оправдаетесь на мое обвинение в дезертирстве? С поля боя, вернее, с мессы Бахуса?

Принимая правила игры, Люк и Гугенот бухнулись на колени перед бочкой, пали ниц и возопили:

– Помилования, государь!

– Вы знаете, нечестивцы, что оскорбление небесного и земного величества карается смертью?

– Нас признали невиновными, о государь! – возразил Люк. Серж махнул рукой.

– Вы знаете, что за дезертирство полагается смертная казнь?

– Но мы вернулись, о государь! С повинной! – кротко сказал Гугенот.

– Милосердия! – закричали желторотые, – Помилования, государь! Они больше не будут!

– Выпейте это! – величественным жестом показал Серж.

– Цикута? – спросил Люк.

– Аква-тофана?- спросил Гугенот.

– Агуардьенте! – заявил Серж, опорожнил добрую половину бутылки в кружки.

– Ave, Caesar… – сказал Люк, поднимая кружку с агуардьенте.

– …morituri te salutant, – закончил Гугенот, и они чокнулись с трагикомическими лицами, опорожнили кружки.

… *Ave, Caesar, morituri te salutant – Здравствуй, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя / лат/. – Обращение римских гладиаторов.

…

Жюль и Шарль-Анри, уже знакомые с агуардьенте, хихикнули, заметив, как исказились лица "преступников'' и поспешно пододвинули к ним блюдо с ветчиной.

– Вы просто тиран, сир! – сказал Люк, – Это слишком даже для Пиратов.

Серж восседал на бочке и посмеивался.

– И вообще, сир, вы очень напоминаете короля Тюнов, бродяг со Двора Чудес, – продолжал слегка опъяневший Люк, – Его так и рисуют – на бочке.

– Потерпите немного, – сказал Оливье, – Власть этого тирана недолговечна.

– Мы его свергнем. Устроим революцию.

– Нет-нет, обойдемся без революций. Просто этот жестокий временщик – не настоящий король.

– Самозванец! Долой!

– Вице-король, и всего лишь.

– А куда вы дели настоящего Короля, Пираты?

– Его Величество сейчас пожалует. Правление нашего прежнего Короля было более… мягким. Мы утоляли жажду добрым вином. А что мы пили?

– Малагу мы пили, – сказал Оливье, – Это сначала. А потом, что придется. Но я, как министр,… вернее, магистр…не рассчитал аппетиты этих господ. Мы пьяные…

– В хлам! – важно кивнул вице-король и соскочил с бочки, – Буду ближе к народу. А вы тверезые. Непорядок!

– Уже не тверезые, – заявил Люк, – Уже хмельные. Я слышу пение сирен в морских глубинах!

– Мы тебя привяжем к мачте, как Одиссея! – пригрозил вице-король.

– Сразу видно, деспот! И министр у вас под стать. Одна надежда на Гвардию.

– Мое дело следить, чтобы у всех была выпивка, – сказал Оливье, – Продолжим?

– Только не агуардьенте, – поморщился Люк.

– Неженка, – усмехнулся Серж, – К счастью, есть еще вино. Я знал, что вам мало будет. Агуардьенте пока побережем. А чтобы нам не скучно было пить, наш художник расскажет о себе. А мы послушаем.

– Что вам рассказать? – спросил Люк, – Я много путешествовал, лет с двенадцати, а то и раньше. Сначала по Италии, потом по всей Европе.

– Ваш отец тоже художник? – спросил Серж.

– Был, – поправил Люк, – Он умер три года назад. Отец был очень хорошим художником. Мне далеко до моего родителя. Но, кажется, все-таки период моего ученичества окончился, и я выбираюсь на самостоятельную дорогу. Раньше я больше копировал. И помогал отцу писать картины, делать витражи, гравюры, ксилографии.

– Так ваш родитель специалист широкого профиля, – заметил Серж.

– О да! – сказал Люк, – В юности отец был учеником самого Рубенса. И потом они не раз встречались.

– А когда именно? – спросил вице-король.

– Еще при Генрихе IV. Когда Рубенс писал Марию Медичи для Люксембургского дворца.

– Как его звали? – спросил Серж.

– Отца? – переспросил Люк,- Бертран…Куртуа…Бертран Куртуа, сир.

– Куртуа – это фамилия или псевдоним? – опять спросил Серж.

– Молодой граф де Фуа полагает, что человек без ''де" перед фамилией недостоин общества Пиратов Короля-Солнца? – гордо спросил Люк.

– Нет. Ваш талант, Люк, уравнивает вас с нами, – сказал вице-король.

– И даже ставит выше нас,- заметил Гугенот.

– А спросил я вас вот почему…В нашей семье был такой – Бертран де Фуа. Но как раз в те времена, о которых вы говорите, он куда-то исчез – как в воду канул. Я интересовался этим загадочным Бертраном, но так ничего и не узнал.

Гугенот пристально посмотрел на Люка. Люк остался спокойным.

– А почему вас так интересует судьба Бертрана де Фуа? – спросил Люк.

– Потому что мой дядюшка, мазаринский прихвостень, подлейшим образом отнял у меня наследство. Бертран был старший, он мог заявить о своих правах. Если не он сам, то его дети. Правда, имея на руках мое заявление и деньги, дядюшка провел дело через всяких стряпчих, людей Мазарини, конечно, и тем кое-что перепало – и парламент утвердил его в правах. Но я не сдался. У меня есть толковый малый – адвокат Фрике, он начнет контр-процесс. После войны, разумеется.