– Вот так-то, дружок, – сказал Серж и пробренчал нечто торжественное на своей гитаре, – попробуй теперь возразить высокочтимому собранью. Ты теперь наш вожак, лидер, командир – так решило Братство!

– Морской Робин Гуд! – воскликнул Ролан.

Барабанщик купил нашего героя этой фразой.

– А ты хитрый, малек! – сказал Рауль.

– О! Вы даже не представляете, какой я хитрый, г-н де Бражелон! – важно заявил Ролан.

И конечно, Пираты опять захохотали.

– Веселый месяц май! – вставил свое словечко Анри де Вандом, обожающий робингудовские баллады. А Серж подвел итог выборов лидера провансальской песенкой:

Начало мая,

Пичужек стая,

Зеленый бук,

Лист иван-чая.

– Это что-то новенькое, – заметил Оливье.

– Новое не что иное, как хорошо забытое старое. Не люблю говорить банальности, но так оно и есть. Песенка эта, вернее, эс-там-пи-ада, упоминается в книге Жана де Нострадамуса ''Жизнеописание древних и наиславнейших провансальских пиитов во времена графов прованских процветавших''. Жонглеры из Франции играли эстампиаду. Она весьма по нраву пришлась кавалерам и дамам. Но Раимбаута ничего не забавляло. Посему маркиз, заметив это, сказал: ''Сеньор Раимбаут, что же вы не поете и не веселитесь, ведь вы слушаете столь прекрасную музыку и лицезреете здесь такую красавицу как моя сестра – наиблагороднейшая дама на свете! А Рау… Раимбаут ответил, что не станет петь. Маркиз же, догадавшись, в чем тут дело, сказал сестре: ''Мадам Беатриса, хочу, чтобы вы из благосклонности ко мне и ко всем этим людям соизволили просить Раимбаута – пусть он ради любви к вам и вашей милости примется петь и веселиться как раньше''.

Серж проиграл мелодию эстампиады.

– О, помню! Я тоже когда-то читал ''Жизнеописание провансальских пиитов''! Можно, я продолжу? – спросил Анри.

Серж кивнул, продолжая забавляться с гитарой.

– …И мадам Беатриса была столь обходительна и мила, что обратилась к Раимбауту со словами утешения, прося его возрадоваться ради любви к ней и вновь сложить песню. И тогда Раимбаут о том, что вы слышали, сложил эстампиаду…

– Вы запомнили? – спросил Серж, – Споем, что ли?

Начало мая,

Пичужек стая,

Зеленый бук,

Лист иван-чая.

– Но почему ''лист'', а не ''цвет'', – спросил дотошный барабанщик,- Цветы иван-чая – это так красиво! Я так люблю, когда цветет иван-чай! Они дикие и свободные, и вылезают на Свет Божий, где придется! Не то, что ухоженные, подстриженные лужайки в Ф-ф-фонтенбло, где для каждого цветочка свое место. А иван-чай – Цветок Свободы!

– Теперь он придирается к словам великого трубадура! – воскликнул Жюль, – Где ты видел иван-чай в мае?

– В Бретани не видел. Иван-чай цветет летом. Но в Провансе?

– Иван-чай цветет летом и в Провансе, а у нас как-никак `'начало мая''. Еще не пришло время иван-чая, – сказал Серж.

– Ничего, народ, скоро лето, – сказал Рауль.

– Вы только не смейтесь, – попросил Шарль-Анри, – Но у меня, кажется, тоже стишки складываются.

– Просим!

– Может, это и глупо. Да и третья строчка ваша, виконт, и Вийона.

Будь то Бретань, Турень или Прованс -

Цветок Свободы расцветет без нас.

''В Алжир уфиздипупила братва'' -

Когда еще увидим мы Блуа?!

Не очень точная рифма, я понимаю, – сказал Шарль-Анри смущенно,- `'братва'' – `'Блуа''… Но так сочинилось…

/ Я сказал бы `'И больше не вернемся мы в Блуа'', – подумал Рауль, – Но говори за себя, при чем тут Шарль-Анри. В таком случае…Тогда так:

Я не вернусь из этого `'круиза'',

Девиз мой – `'Здравствуй, грусть,

Прощай, Луиза''.

А переделывать применительно к себе стишок Шарля-Анри что-то лень. А, ладно! Хватит чепуху придумывать! /

– Вот, уже ностальгия начинается, – вздохнул Вандом.

– Она самая, – вздохнул Шарль-Анри, – Глупо, правда? Это все оттого, что вспомнился иван-чай.

– Вот что я тебе скажу, малой, – важно заявил Оливье, – В письме кузине Аннете попроси эту наиблагороднейшую девицу сорвать для тебя Цветок Свободы. Пока твое письмо дойдет до Блуа, как раз и иван-чай расцветет. Верно я говорю, люди?

– Она решит, что я помешался, – Шарль-Анри покрутил пальцем у виска.

– Проверишь ее чувство. Любит – поймет. А я тебя уверяю: кузина Аннета будет столь обходительна и мила, что пришлет тебе с полевой почтой цветок иван-чая. Эх! Мне бы твои заботы, малой!

– Я так и сделаю, – оживился Шарль-Анри, – Спасибо за идею, барон.

– Я ж еще не все мозги пропил, – вздохнул Оливье, – Помню, была стена старого замка, разрушенного еще при Ришелье. Мне нет надобности говорить вам об эдикте Ришелье двадцать шестого года.

– Против дуэлей, – сказал Гугенот.

– Не только. Господин кардинал издал в том же приснопамятном двадцать шестом году `'Декларацию о снесении замков''.

– К чему ты клонишь? – спросил Рауль.

– К тому, что на наших землях был такой архитектурный объект. Построенный Бог весть когда, при Ришелье уже разрушенный. Мятежный барон де Невиль – это мой родитель – сбежал от всесильного кардинала в Испанию. Вернувшись в родные места после амнистии в обществе известного вам

Педро-цыгана, отец занялся строительством, и новый замок вырос на нашей земле. Без рвов, подъемных мостов, бойниц – по последней моде. Здесь мы пропустим годков этак десяток и перенесемся в начало сороковых, когда наследник мятежного барона слонялся по этажам, разглядывая гобелены, башенки и дико скучал. В годы моего отрочества я еще не был знаком с творчеством Франсуа Вийона, столь вами почитаемого, но чувства мои были сродни автору `'Баллады о сеньорах былых времен'' -

''Куда девался Шарлемань?''

Зато вот там, на развалинах, была настоящая жизнь! И все древние стены в разгар лета были покрыты иван-чаем. Я с ватагой сорванцов излазил все эти развалины. А на башне я забирался на самую верхотуру, рискуя сломать шею. Мы попадали в волшебную страну, а цветы иван-чая мне казались приветом от сеньоров былых времен. Как заколдованные мечи. Но, разумеется, это вздор, ребячество.

– Не ребячество, а Детство, – поправил Рауль, – С заглавной буквы.