… * Франсуа Вийон.
…
– А я-то думал, ты добрый малый, – упрекнул Оливье, – Жестоко так пугать наших юных друзей.
– С чего вы взяли, что мы боимся? – возмущенно воскликнул Шарль-Анри.
– И, позволю себе заметить, дорогой земляк, вы напрасно считаете, что мы молокососы, – произнес Жюль, – Мы полны решимости доказать…
– …что вы ветераны, закаленные в тысячах сражений, – насмешливо сказал Оливье, – В особенности вы, уважаемый виконт де Линьет.
– Вы, кажется, ищете ссоры? – вскинулся Шарль-Анри.
– Я ищу…
…корзину с бутылками. Одну корзину мы уже приговорили.
Пощади свою розу, Рауль! Скоро от нее останется один стебель…ай! Ничего не осталось.
– Тут их еще много, – сказал Рауль.
– Не опрокинь букет! Хоть ты у нас и ''лежачий камень'', ведро перевернется, и под тебя потечет вода.
– Постараюсь…координировать… свои движения.
То, что осталось от розы, было выброшено в корзину.
– Прощай, – сказал Рауль, – Прощай, о роза! Ты была недолговечна, как все прекрасное в этом мире.
Он взял другую розу, засунул за бандану и еще парочку цветов за уши.
– Мы тоже так хотим! – сказали желторотые и полезли за розами.
– Все равно они не доживут до утра, – вздохнул Серж и последовал примеру желторотых.
– Почему это мы не доживем до утра? – спросил Шарль-Анри.
– Не вы, господин де Суайекур! Розы!
– Украсили себя цветами, подобно жертвам тирана Нерона, – заметил Рауль, потягивая вино, – Вполне созрели.
– Ну, ты загнул! Не слушайте, молодые люди, этого пьяного господина. Он вас провоцирует, рассказывая свои ужасики.
– Исторический факт, – сказал Рауль.
– Знаю, – огрызнулся Оливье, – Но такая роль не по мне.
– А если не остается выбора? Либо ты палач, либо жертва. То-то же. Древние в совершенстве отработали технологию жертвоприношений.
– Не будем говорить о язычниках, – возразил Серж, – Хотя как раз будем! Тезей, к примеру, не примирился с ролью жертвы и убил Минотавра!
– Да-да! – закивал де Линьет, – О Минотавре мы уже говорили сегодня, помните, господин виконт?
– Если бы Тезей знал свою дальнейшую судьбу, – заметил Рауль, – Он, быть может, предпочел бы в юности погибнуть в Лабиринте в схватке с Минотавром.
– Ну, у тебя и шуточки!
– А я не шучу. Все мы учили в детстве этих древних греков.
– Раз так, уподобимся афинянам – вот кто понимал и ценил красоту! – сказал Шарль-Анри.
– Еще цитата, на этот раз из Бена Джонсона: ''И мы, синьор, как римляне умрем, хоть жили мы как греки''. Это я повторяюсь, – пробормотал Рауль, – Стихи эти мне во сне приснились.
– Лучше бы ты был неграмотным, Бражелон.
– Лучше бы, – согласился Рауль.
– Что же до римлян, – сказал Оливье, – Я помню одного очаровательного центуриона на маскараде в парке Фонтенбло. Юлиус-Август-Брагеллонус Непобедимый.*
– Sic transit gloria mundi**, – сказал Рауль.
– Представляю, как вы были живописны вы в красном плаще, шлеме и доспехах центуриона,- сказал де Линьет.
''Да, возможно, – подумал Рауль, – Но сейчас я предпочел бы белую тогу с пурпурной каймой и кинжал заговорщика. К черту! К черту эти ''брутальные'' мыслишки! Опять меня заносит. ''И ты…Бр…ажелон?'' Мы не язычники, чао, Рома''.
– Что-то вы загрустили, – сказал он, – Хотите, развеселю? Эти подушки, на которых вы возлежите, подобно римлянам, нам подарили…монахини. Кто хочет, может считать для колорита – жрицы, весталки… Да-да, прелестные воспитанницы какого-то монастыря, сам не знаю, какого – вышивали эти цветочки, букеты, гирлянды, птичек – в подарок ''доблестным воинам''. Возрадуйтесь же, о ратоборцы!
– Сюда бы их самих! – сказал Оливье, – Вот тогда я развеселился бы!
… * Оливье произносит полное имя Рауля / Огюст-Жюль / на латинский лад. ** Sic transit gloria mundi /лат/. – Так проходит мирская слава.
…
– Господин де Невиль, невинные молодые девушки пришли бы в ужас, увидев нашу попойку, – заметил де Линьет, – Мы бы их разочаровали – такие как сейчас.
''Весталка и центурион – абсурдное сочетание, – подумал Рауль, – Вот весталка и…император – более реально. А центуриону больше подойдет гетера''.
– Да. Лучше бы вакханки, как полагает Ваше Величество?
– Лучше гурии, – сказал Рауль,- Но за неимением лучшего и вакханки сгодились бы.
– И мусульманки, – заявил Оливье.
– Умные ребята эти мусульмане, – заявил Серж, – Держат баб в недоступных гаремах, роняешь платок – и к твоим услугам томная, кроткая и тупая…гурия…
– Как вы можете так говорить? – сказал Шарль-Анри, – Неужели вы, католик, можете хоть на мгновение представить себя мусульманином?
– Властелином католического гарема очень даже могу, – сказал Серж, – Что у трезвого на уме – у пьяного на языке. Все лучше, чем мечтать о недоступной принцессе. Рауль, я прав?
– Прав, Серж, прав, – и он продекламировал:
Bonjour, Джиджелли! Как войдем в цитадель,
Первым делом разыщем кабак и бордель!
– Вот теперь ты говоришь дело, – сказал Оливье, – Так и поступим.
– Теперь я говорю глупости по пьяному делу, – фыркнул Рауль.
– Я на трезвую голову подумаю над твоими мудрыми словами, и, быть может, сочиню свой дистих.
– Да глупость я сказал. Какой кабак? Вино они не пьют.
– А как насчет борделей? – спросил де Линьет.
– Попросите у капитана путеводитель по борделям Магриба. У господина де Вентадорна, говорят, отличная библиотека.
– Кто-то идет, – насторожился Шарль-Анри.
– Но уж явно не гурия. Может, наши пропащие души возвращаются? Люк с Гугенотом?
– А может, стукач крадется?
– Да нет, это мой Гримо, могу поспорить, что это он. Я узнал его походку. Гримо! Какого черта ты не спишь? Что тебе надо? Выпить хочешь?
Гримо покачал головой.
– Тогда зачем ты приплелся, Гримальди? Я и сам нашел бы дорогу.
– Вас хочет видеть герцог де Бофор, – сказал Гримо, – Немедленно!
Рауль выругался сквозь зубы и поднялся, пошатываясь.
– Редеют наши ряды, – вздохнул Оливье, – Не задерживайтесь, сир, и не изменяйте нашей компании!
– Я мигом,- сказал Рауль, – Если меня зовут в общество начальства, улизну при первой возможности. Во рву со львами лучше, чем с этими напыщенными господами.
