Примерно такого ответа и ожидая, я поднялся, глядя, как подоспевший катер замедляет ход, но к косе не приближается, держась на чистой воде. С палубы донёсся крик Семеныча, приглушенный ветром и расстоянием:

— Мель! Не подойдем! Слишком рискованно!

Он был прав. Катер имел малую осадку, но не нулевую. Неизвестные отмели могли стать ловушкой, а сесть на мель сейчас значило обречь всех на смерть.

И тут, видимо дождавшись когда я отойду от адреналинового драйва полета и переправы, меня накрыла холодная, тяжелая волна осмысления. «Что дальше?»

Даже бегло, картина вырисовывалась не самая радужная, сейчас немцы отойдут от первого шока, сообразят, сориентируются, и пошлют по берегу поисковые группы на мотоциклах или даже бронетехнике, чтобы перехватить нас ниже по течению. А по воде… У немцев точно было что-то еще. Технику не перебросишь на одном катере. Где-то тут должен был быть буксир, баржа, возможно ещё один такой же катер. И они выйдут на охоту. Это вопрос времени.

Я посмотрел на захваченное судно. Да, это была внушительная машина с мощными моторами. Но ее броня — условность. Корпус из дерева и легкой стали. Крупнокалиберный пулемет, не говоря уже о 20-мм пушке или чем посерьезнее, превратит его в решето за пару очередей. Из вооружения — одно-единственное орудие на носу и два трофейных карабина. Экипаж — три десятка изможденных, не вооруженных людей.

Вернуться в станицу? Да, было бы идеально. Но невыполнимо. Для этого придется дважды пройти мимо разъяренных немцев, мимо их береговых постов, которые сейчас наверняка приведены в полную боевую готовность. Это самоубийство.

Идти вниз, в район с подземной базой? Да, более реально, но тогда катер всё равно придется бросить, и до базы от нынешнего берега пробираться пешком. Далековато будет, да и не факт что спускаясь вниз мы не наткнемся на тех же немцев, поднимающихся по реке наверх. Плюс на самой реке ниже тоже могут быть ещё посты или что-то подобное.

Оставить катер и уходить в степь — еще хуже. Ослабленные люди далеко не уйдут, а катер — наша единственная сила и козырь.

Мозг, «замерзший и промокший» лихорадочно искал варианты.

Крик Семеныча едва донёсся сквозь шум воды и утреннего ветра. Он вспомнил про речушку. Глубокая, лесистая. Примерно сорок километров вниз по течению — это расстояние, которое на катере можно преодолеть сравнительно быстро. Там спрятаться, передохнуть, оценить ситуацию. Речушка могла дать такую возможность. На фоне всего остального, вариант соблазнительный, хоть тоже и не стопроцентно верный.

Я крикнул Семенычу, собрав остатки сил, чтобы голос не сорвался:

— Идем к твоей речушке! Я поднимусь в воздух, проверю!

Он махнул рукой в знак согласия и скрылся в рубке. Через мгновение катер дрогнул, развернулся носом вниз по течению, и его дизели зарокотали глубже, набирая ход.

Я повернулся к планеру. Он стоял, грустно уткнувшись носом в грязь. Еще один взлет с этой топкой почвы?

Потоптавшись кругом, я убедился что поднять планер отсюда мне не удастся. Но в нескольких десятках метрах от воды берег резко шел вниз, давая возможность скатиться на каменистую, галечную поверхность. И места для разгона вполне хватает. Собравшись с силами, я ухватился за нос своей птички, и упираясь ногами в размокшую землю, потащил непослушную конструкцию. Поначалу казалось что сдвигаю гору. Каждый сантиметр давался с трудом. Наконец, облепленные грязью колеса выкатились на мелкую гальку.

Сделав короткую передышку, и оценив дистанцию «полосы», я почистил колеса, а заодно и сбил грязь с сапог. Потом, проверив основные узлы, устроился на своем месте, привязался и попытался запустить мотор. Тот, еще не остывший, схватился сразу, с бодрым, сиплым рычанием. Дав ему немного прогреться, я развернул планер вдоль берега, против слабого ветерка, и добавил газу.

Отрыв был легким, земля не засасывала. Планер, набрав скорость, оторвался и пошел в набор, едва не задевая верхушки прибрежных ив. Я развернул его в сторону уходящего катера и лег на параллельный курс.

Сверху картина была иной. Река петляла, открывая пустые плесы и темные, заросшие кустарником повороты. Я внимательно сканировал берега, ища признаки движения, вспышки, дым — что угодно, что выдавало бы засаду или погоню. Пока — чисто.

Вскоре впереди, справа по течению, показался искомый приток — черная, узкая лента воды, впадавшая в основную реку под острым углом. Берега её действительно были густо поросшие лесом, почти смыкавшимся над водой. Идеальное укрытие.

Я сделал над этим местом широкий круг, всматриваясь в чащу. Ничего подозрительного. Выбрав относительно ровную площадку на берегу, чуть в стороне от устья, но в прямой видимости, посадил планер, радуясь что на этот раз все прошло гладко. Судя по всему дождя тут не было, или прошел совсем небольшой.

Не откладывая, первым делом я затащил планер под деревья. Хватило нескольких метров вглубь — здесь, в тени и переплетении стволов, сверху его уже не было видно. На всякий случай я отломал пару разлапистых веток с листьями, и разложил их на крыльях, для надежности.

Закончив с маскировкой, принялся за костер, ибо ветерок, гулявший по реке, пробирал насквозь мокрую одежду, особенно в тени. Выбрав место в небольшой естественной ложбинке, прикрытой с реки крупным валуном, я нашел несколько сухих, вывернутых с корнем коряг. Собрал сухой валежник, щепки. Спички в водонепроницаемом пенале, к счастью, уцелели.

Огонь схватился жадно, с тихим потрескиванием, пополз по щепкам, раздулся, набирая силу. Я подбросил веток потолще, и вот уже ровное, теплое пламя заплясало передо мной. Протянув к нему руки,, я чувствовал как сухое тепло прожигает мокрую ткань, согревает кожу, заставляя кровь двигаться быстрее. Я скинул промокшую куртку, развесил её на палке рядом с костром, поставил рядом сапоги.

И только теперь, когда первая потребность в тепле начала удовлетворяться, мысли пошли дальше. Сидеть здесь и ждать команды из станицы? — Я покосился на стоящую на пеньке рацию. Или рискнуть и сделать короткий разведывательный вылет ко второй точке? Мысли кружились, возвращаясь к одному — к сыну.

Я подбросил в костер еще одну толстую ветку, наблюдая, как искры взвиваются в прохладный утренний воздух.

Тепло костра медленно, но верно прогоняло ледяную дрожь из тела. Желудок болезненно сжался, напоминая о голоде. Память услужливо подсказала: в боковом кармане рюкзака лежал завернутый в вощеную бумагу НЗ — несколько сухарей и полоса вяленой, солёной свинины.

Я уже потянулся было к рюкзаку, но рука замерла в воздухе. Перед глазами встали другие лица — осунувшиеся, с ввалившимися щеками, глазами, в которых читался не просто голод, а долгое, унизительное истощение. Те люди, что сейчас плыли на катере. Мои скудные запасы — капля в море. Но есть сейчас, когда они там, голодные… Совесть не позволяла. Я опустил руку.

Взгляд автоматически упал на часы. Стрелки показывали половину восьмого. Утро вступало в свои права, но здесь, в тени деревьев у воды, еще витал ночной холодок.

И тут до меня донёсся звук — негромкий, но отчетливый. Не ровный гул, а прерывистое, осторожное урчание дизелей. Катер.

Я быстро натянул уже теплую изнутри, но все еще влажную снаружи куртку, втолкнул ноги в сырые, неудобные сапоги и выбрался из-за валуна на открытый берег.

«Немец» показался из-за поворота протоки, двигаясь медленно, на самых малых оборотах. Он выглядел громадным и чужим в этом узком, лесном рукаве. Свесившись с носа, мужики опускали в воду длинные палки, проверяя глубину «фарватера». Катер зашёл в протоку, и продвинувшись подальше, — туда где не был виден ни с «большой» воды ни с воздуха, приткнулся носом к песчаной отмели. Сразу же с борта перекинули сходни — просто толстую доску.

Первым по ней сошел Семеныч.

— Все живы, — хрипло доложил он, подходя. — Трое в тяжелом состоянии, но держатся. Остальные просто на пределе. Мокрые все, продрогшие.

Я кивнул, глядя за его спину на катер. На палубе стояли люди. Большинство мужчин, но были и женщины. Они молча смотрели на берег, на меня, на огонь костра. В их взглядах была не надежда, а скорее, настороженная покорность судьбе. Почти всё это были члены нашей «нефтяной» экспедиции. Только некоторые — незнакомые, но на первый взгляд тоже «цивилизованные».