Внутри было душно, пахло сыростью, йодом и мочой. В длинном коридоре, освещённом тусклыми керосиновыми лампами, на разбросанных матрасах и одеялах ещё сидели люди. Но основная толпа уже рассасывалась. В дальнем углу я увидел Валентину Матвеевну, нашу учительницу, которая, наверное, руководила здесь всем. Она отдавала распоряжения, ее голос был хриплым, но твердым.

— Валентина Матвеевна! — я подбежал к ней. — Аня? Где Аня?

Она обернулась, и на ее усталом лице мелькнуло что-то вроде облегчения при виде меня.

— Вася, живой… Слава Богу. Аня здесь была, вместе с девочками твоими, а как бомбить кончили, ушла вместе с ними больницу. Там, говорит, руки сейчас нужнее. Она цела, не переживай, — учительница как будто прочитала мой главный страх. — И с дочками твоими всё в порядке.

«Цела. Всё в порядке». Эти слова отозвались во мне новым, странным чувством — смесью дикого облегчения и щемящей тревоги.

— Ой, — выплеснула руками учительница, — Вася, ты что, ранен?

За всеми этими событиями я и забыл про дырку в плече, рана не болела, и скорее всего уже затянулась.

— Пустяки, Валентина Матвеевна, — царапина.

Избегая дальнейших расспросов, я развернулся и побежал обратно, к выходу, к нашему Уазику. Олег, прислонившись к капоту, курил, нервно затягиваясь.

— Моих не встретил? — спросил он, увидев меня.

— Нет, — выдохнул я, запрыгивая в машину.

Жена и сын Олега должны были укрыться в другом бомбоубежище, оно располагалось недалеко от их дома. Я думал Олег кинется проверять, но он почему-то кивнул только, швырнул окурок и полез за руль. Леонид с пленными ждали в салоне.

Ехать пришлось кружным путем, объезжая воронки и завалы. Когда проезжали мимо кирпичного завода, сердце мое сжалось от увиденного.

Немцы и сюда дотянулись. Одно из зданий, где месили глину, было разрушено прямым попаданием — от него осталась груда красного кирпича и торчащие, скрюченные балки. Рядом — баня, где я совсем недавно парился. Ее крыша провалилась, стены выпирали наружу, словно гигантский кулак ударил по ним изнутри. Дымилось еще там, чадно и нехорошо. Но сама печь для обжига, самое сердце завода, стояла нетронутой.

— Баню жаль, — хмуро бросил Олег, глядя на развалины. — Хорошая была.

— Отстроим, — так же коротко отозвался Леонид с заднего сиденья.

Штаб располагался на самой окраине, рядом с речкой. Въезд в него был замаскирован под осыпавшийся склон, но подъездная дорога, утоптанная множеством шин, выдавала его с головой. Два бойца вышли из-за бетонных тумб, преградив путь. Узнав Олега, они кивнули и пропустили нас внутрь.

Оставив машину под навесом из маскировочной сети, мы прошли в неширокий тоннель, обшитый досками и укрепленный мощными сосновыми кругляками.

В штабном помещении, кроме дежурного — щуплого мужичка с умными глазами, — никого не было. На наш немой вопрос «где все?», тот только развел руками, и его лицо исказила гримаса досады.

С одной стороны понятно, не усидишь на месте когда такое происходит, но с другой неправильно, кто-то должен координировать.

— Клетка свободна? — пихнув вперед одного из пленных, того, что был построптивей, сипло спросил Леонид.

— Ну да, — кивнул дежурный, доставая из ящика стола тяжелый, простой ключ. — Пустует.

«Клетка» — помещение метра два на два, с мощной решеткой вместо двери, — использовалась по назначению не часто. Серьезных преступлений в станице особо не водилось. Если кто и удостаивался чести провести в ней ночь, так это отличившиеся нехорошим поведением пьяницы. Таких, к слову, было совсем немного. Пили почти все, в той или иной мере, но так, чтобы вдрызг, в сопли, — такое случалось редко. А если и случалось, провинившегося закрывали здесь, пока не проспится и не придет в себя. А теперь в ней предстояло сидеть тем, кто принес на наши головы этот огненный ад.

Едва мы захлопнули решетку, в помещение штаба ввалились трое. Сам Твердохлебов, глава станицы, седой, кряжистый, с лицом, почерневшим от гари, и с ним двое его помощников, не менее мрачных.

— Всё знаю, мне уже доложили, — с ходу, ни к кому конкретно не обращаясь, отрезал Юрий Михайлович. Взгляд его скользнул по нам, по пленным в клетке, и на миг в его глазах вспыхнула такая немедленная, неприкрытая ненависть, что мне стало не по себе. — С пленными — молодцы. Ты сбил? — посмотрел он на меня.

— Угу. — кивнул я.

— Спасибо. — сказал глава, и тут же, без паузы, продолжил. — Теперь слушайте все. Готовьте машины, с рассветом вылетаете на базу.

— Зенитки? — уточнил я, чувствуя непонятный азарт.

— Да, — коротко кивнул он. — Где хочешь ищи, но чтобы к вечеру завтрашнего дня минимум десяток стволов и боекомплект к ним были здесь.

— А если нет? — не удержался я. — Если их там вообще нету?

Твердохлебов медленно повернулся ко мне всем корпусом.

— Значит, ещё пара таких налетов, — он мотнул головой в сторону выхода, туда, где дымилась станица, — и с нами покончено. Вопросов больше нет?

Вопросов не было, задание простое и понятное. Спросил только что с остальной техникой, и успокоившись — а с нашим «Юнкерсом» и «кукурузником» все было хорошо, — двинулся на выход.

Время — почти час ночи. Светает в четыре с небольшим, значит до вылета еще три часа. Хотелось поучаствовать в штабном обсуждении, судя по всему, сейчас как раз и состоится «военный» совет, но приказ был прост и ясен.

— Ты с зениткой разобрался? — выходя на прохладный ночной воздух, спросил я Леонида. Он стоял, запрокинув голову, и смотрел на медленно уплывающие клочья дыма в небе.

— Какое там… — махнул он рукой, не опуская взгляда. — Учиться надо, литературу какую изучить…

— Литературы у нас не будет, и времени на учебу тоже. — хмуро сказал я. — Придется разбираться по ходу.

— Прибор, — тихо, но четко сказал Олег. — Вам нужен прибор управления артиллерийским зенитным огнем. Без него — только снаряды в небо переводить.

— Прибор? — удивился я. Мои познания в зенитном деле ограничивались виденными когда-то фильмами про войну, а там не показывали никаких приборов, только палящих из пушек по самолётам солдат.

— Конечно, — Олег достал из кармана портсигар, предложил, мы отказались, и прикурил сам. — Это вам не из винтовки по бутылкам стрелять. Представьте: самолет летит на высоте три километра со скоростью… ну, пусть триста километров в час. Снаряд ваш до этой цели летит, скажем, двадцать секунд. За эти двадцать секунд самолет успеет пролететь почти два километра!

Он сделал затяжку, и кончик его папиросы ярко вспыхнул в темноте.

— Так что стрелять надо не в самолет, а в пустое место, туда, где он окажется, когда ваш снаряд до него доберется. Вот этот самый прибор — он как механический мозг. Вы ему данные вводите: дальность, высота, скорость цели, даже ветер учитываете. А он вам выдает углы наводки и, самое главное, — установку для взрывателя.

Олег повернулся к Леониду, который наконец-то опустил голову и слушал, хмуро насупившись.

— Вот ты, Ленька, какую задержку на трубке ставил, когда стрелял?

— Задержку? — удивился Леонид, растерянно почесав затылок. — Да там вроде пять стояло, мы и не трогали…

— Вот именно, — кивнул Олег. — А почему пять, а не десять или тридцать? Это и есть та самая дистанция, которую просчитывает прибор. Без него — только на глазок, по наитию. А это… — он тяжело вздохнул, глядя на дымящуюся станицу, — это одна шальная удача на сотню выстрелов. Пушка без прибора — что богатырь с завязанными глазами: силу имеет, а цели не видит.

Он отшвырнул окурок, и тот, описав крошечную огненную дугу, погас в грязи.

— Так что, парни, наша главная задача — не просто пушки найти. Найдите прибор или того, кто умеет заставить их думать. Иначе все это будет просто громкий, но бесполезный салют.

— Слушайте… А если к программистам нашим обратится? Они ж наверняка соображают в этом? — внезапно осенила меня мысль.

— В стрельбе по самолетам? — фыркнул Леонид.

— Да нет же, в расчётах! Зачем нам древний прибор, если можно на компьютере посчитать?